Свет на исходе дня

— Так ведь божья душа! — воскликнула хозяйка. — Жалко. А и он сам не ко всем ходит, к кому доверие имеет. Его фельдшер однажды хотел в больницу свезти, так он долго прятался неведомо где. Значит, разбирает. Он людей, как собака, чует, кто какой.

— И напрасно, что не отвезли, — сказал Вербин. — Одет, обут, кормят их там, уход, медицина…

— Так-то оно так, да все ж неволя, — ответила баба Стеша.

Вербин вышел во двор, умылся под рукомойником, а когда вернулся, немого в доме уже не было.

— Не поел, — огорченно развела руками баба Стеша. — Подхватился и пошел.

Вербин сел у дверей и нога об ногу стянул сапоги.

— Небось на болоте был? — спросила хозяйка, глядя на заляпанные грязью сапоги.

— Был…

— Ох, грех, — вздохнула и покачала головой старуха. — Грех… — Вся ее маленькая, невесомая фигура выражала горесть.

— Баба Стеша, зачем на луг хворост тащат? — Вербин в носках прошел к ведру, зачерпнул ковшиком воду и напился.

— Костры жечь, — ответила хозяйка. — Завтра Аграфена-купальщица, послезавтра Ивана Купала. Раньше в Аграфену травы целебные рвали, они к ней силу полную набирают. А в ночь на Купалу гульбище устраивают. Девки с вечера в баню пойдут, веники свежие березовые возьмут, трав чистых да пахучих, которые пользу для здоровья имеют, парятся с ними. Нарядятся все, парни складчину устраивают, до зари там гуляют… Костры от огня живого зажгут, ты небось не слыхал про живой огонь?

— Нет, — сказал Вербин.

— А вот сходи, посмотри… Его без спичек добывают, руками, положено так. Спичка что, дело нехитрое, а ты так попробуй, сам, как в давние времена.

— Высекают? Огнивом о кремень? — спросил Вербин.

— Ты не гадай, увидишь, коли захочешь. Это у нас от старины, мало где сберегли, а у нас живет. Батюшка в церкви серчает, язычество, говорит, до христианства, мол, завелось. Лес, видно, прикрыл, мы от дорог в стороне. Ну вот… Девки на суженых гадают, венки по воде пускают, у которой застрянет или к берегу прибьет, той осенью замуж идти. А еще на Купалу девки кумятся. Споют песню положенную, пройдут с ней под блюдом, вот они и кумы, до следующего праздника подруги. Год ссор не должны иметь да не обижать друг дружку, а коли вышло ненароком, прощать надобно. На Купалу еще все водой обливаются. А кто ночью в лесу цвет папоротника отыщет, тому богатство откроется. — Хозяйка накрыла на стол и собрала ужин. — Да ты сам сходи, тебе интересно будет.

— Схожу. — Вербин сел к столу и стал ужинать.

— А что, там был? — спросила баба Стеша с тревогой.

— Был, — усмехнулся Вербин. — Пьяницу мы лечили.

Она расспросила, что делала Аглая, и всплеснула руками.

— Да кто ж так лечит! Бесовское лечение! Надобно петунью истолочь да по две ложки давать утром, как проснется. Маслом жидким запивать. А слова такие: «Господине есть хмель, буйная голова, не вейся вниз головою, вейся посолонь по корню мужскому, а яз тебя не знаю, где ты живешь». — Она осеклась и спросила: — То Васька был?

— Да, его Василием звали, — ответил Вербин.

— «Аще изопьешь чашу сию, — продолжала она, — доколе мои словеса из меня изошли, из его, раба божия Василия, изойдет похмелье!»

— Баба Стеша, а что ж они к ней пошли, а не к вам? — спросил Вербин.

— Человек так устроен, — огорченно выдохнула хозяйка. — Ежели к нему с добром да по-белому, он и не верит, сомневается. А ежели к нему со злом да по-черному, он пужается и думает — поможет скорее. Мой отец смолоду болезни лечил. Он говорил, когда лечишь запой да похмелье, то сам весь ильинский месяц, июль по-нынешнему, должен во всей чистоте души и тела жить. Надобно каждый день молиться и блудного греха не иметь, а не то не поможешь.

— Какие болезни он лечил?

— Все. Я против него ветка сухая. Бывало, пойдет к хворому, возьмет с собой кремень да огниво. А в доме, куда придет, испросит вина, уксуса, редьки и воды чистой, наговорит на все это. После ударит над тем сколько надобно кремнем об огниво, искры высечет, а хворого в баню ведет, на пар, трет его там редькой, уксусом да вином, а после водой холодной. Сам весь умается.

— Аглая кому-нибудь помогала?

— Помогала, врать не буду, — кивнула хозяйка. — Кого испужает сильно. Да только кто ж страх в подсобье берет? Коли взялся помочь, любовь имей, душой расположись. А она всем власть свою показать хочет, возвыситься желает. Не любит никого, гордыня в ней непомерная. А кто ей по нраву, тому еще хуже. Себе одной присвоить охота. Кто ей люб, тому она как вериги тяжкие. Дышать не даст. Чтоб только по ее было, как она велит. Небось и тебя стережет? Куда идти да на кого глядеть…

— Баба Стеша, так ведь и вы смотрите, — засмеялся Вербин. — Туда не ходи, того не делай…

— Я тебе добра хочу, — с укором посмотрела на него хозяйка. — Мне какая в том забота? От беды уберечь хочу. А ей до человека дела нет, она о себе думает. Ты ей надобен, вот она и взялась за тебя. А другое все для нее пустое.

Вербин прошел в горницу и включил телевизор. Трансляция заканчивалась, передавали новости. Он сел и подумал, как странно соседствует все — телевизор, и старый языческий праздник, и эти старухи, и он сам, — все укладывалось и умещалось в жизни.