Свет на исходе дня

Он отправился дальше, но чувство, что за ним тайком наблюдают, не покидало его; время от времени он внезапно на ходу оборачивался и окидывал взглядом лес. Должно быть, со стороны это выглядело комично и странно, он напоминал мальчика, который один, сам с собой, играет в казаки-разбойники.

Вербин приблизился к лесному кордону. Он подкрался к кусту, за которым скрывался и прежде, и осторожно выглянул: Даша сидела к нему спиной, нанизывала иголкой грибы на нитку. Работая, она напевала без слов, чистый голос плыл по лесу.

Вербин стоял и слушал. Что-то знакомое обозначилось в памяти — пела когда-то женщина в летнем лесу, но так далеко и давно, что не открылось явно. Она проступила едва, лицо смутно брезжило в прошлом: голос, звучащий сейчас в лесу, приблизил ее, она существовала — но где, когда? — память его напряглась. Он застыл, пытаясь поймать черты в фокус, навести резкость, вот-вот, последнее усилие — размытое пятно постепенно оформлялось в образ; Вербин напрягся так, что окостенел: казалось, еще секунда — он увидит ее отчетливо. В это время голос Даши умолк — лицо женщины померкло и исчезло. Он не вспомнил ее.

— Что с тобой? — Даша стояла перед ним и удивленно смотрела ему в лицо.

— Ты пела, я слушал. — Вербин очнулся и пришел в себя. — Мне показалось, я уже слышал когда-то.

— Непогода будет, — сказала Даша. — Зяблик подолгу стонет. Туман утром вверх поднялся, после него пар от леса шел, тоже к ненастью. — Она посмотрела вокруг. — Кончается лето…

— Грустно… — улыбнулся Вербин. Его вдруг остро потянуло в город, на улицы, в толчею.

— Намедни отец об отъезде разговор вел.

— Почему? — озабоченно спросил Вербин.

— Тревога его одолела. Как Родионов уехал, сам не свой стал.

— Я пока есть, ничего не изменилось.

— Я сказала ему…

— А он?

Она помолчала и вздохнула:

— Он Родионову очень верил.

Молча они брели по лесу. Расходящиеся лучи света прорезали сверху вниз тенистое пространство и косо падали на землю. Вербин посмотрел вверх: высоко над головой в просветах между листьями играло солнце.

Одинокий желтый лист размашистыми зигзагами стриг воздух. Вербин следил за ним, не спуская глаз. Иногда казалось, лист не падает, даже взмывает вверх: он действительно поднимался, но потом замирал и круто скользил вниз; это было безнадежное плавание, рано или поздно он должен был коснуться земли.

— Даша, но ведь это нелепо — бросить все только потому, что уехал один человек! — сказал Вербин в сердцах.

Она не ответила. Они продолжали идти, и вдруг Вербин остановился и решительно направился в сторону, точно увидел кого-то. Но в зарослях никого не было, он осмотрел все внимательно, траву, ветки — трава показалась ему примятой, да мало ли, поди разберись. Даша беспокойно следила за ним, вид у нее был встревоженный, но, когда он вернулся, она не произнесла ни слова.

Через день по дороге в контору Вербин встретил Варвару.

— Здравствуй, радость моя, — сказала она, играя в улыбке глазами и губами. — Я уж и не чаяла, что увижу тебя. Жив?

— Жив, как видишь, — ответил Вербин. — Работы много, — добавил он, испытывая неловкость.

— Работы… — повторила она протяжно, подняв брови, и усмехнулась со значением. — Не по знанью знакомство — чай с чесноком. — И неожиданно спросила: — Ты хоть вспоминаешь шалашик наш аль забыл?

— Не забыл.

— И на том спасибо. Отчего ж не заладилось у нас, Алеша? Не понравилась я тебе?

— Что ты, занят я, Родионов уехал, я пока за него, ты знаешь, наверное…

— Знаю я, знаю, все я знаю, Алеша, — сказала она с улыбкой, в которой грусти было больше, чем веселья. — Хороша Маша, да не наша. — Лицо ее стало вдруг озабоченным. — На деревне болтают о тебе плохо. Будто к Аглае на выучку ходишь.

— Неужели верят? — засмеялся Вербин.

— Это тебе не город, Алеша, там соседи на одной лестнице живут и друг дружку не знают. У нас всему верят. Поостережись. Где дерево подрубят, на ту сторону оно и валится.

— Так ведь вы сами к ней ходите, — сказал Вербин.

— Верно. Коли нужда есть. А так-то у нас ее не любят, стерегутся. Дом у нее в деревне, а живет вроде на отшибе. Иной раз даже жалко: одна-одинешенька. Да жалеть ее нечего, зла больно. С собой носится, других ни в грош не ставит. Придешь к ней за помощью, она поглядит свысока да сперва тебя ногами потопчет, власть свою покажет. Боятся ее. Что угодно сотворить может. Я тебя остеречь хотела, потому как не чужой мне.

— Спасибо, Варя, — сказал он как можно искреннее. — Ты хороший человек.

— Что с того? — улыбнулась она невесело. — Пропадаю зазря. Нет мне здесь пары, Прохор, что ли? Внешность моя пропадает и душа. Любить мне, Алеша, охота — мочи нет. Ты, наверное, обо мне плохое подумал: ветрогонка какая… А я любить хочу, сердце у меня неутоленное. Кого полюблю, тому счастье большое выпадет, я б суженому своему по гроб верна была, верней меня не встретить. — Она умолкла, помолчала, глядя в сторону, потом сказала: — Уеду я отсюда. Заведу себе в городе сапоги длинные да каблуки тонкие, кого хошь поманю. Встретишь меня, пожалеешь, что упустил. Многих городских баб за пояс заткну.