Свет на исходе дня

Он знал, что она мертва, и все же непроизвольно сказал:

— Баба Аглая…

Голос его отрезанно повис в воздухе и остался висеть, как предмет. Казалось, достаточно протянуть руку и достать его, будто с полки. Вербин стоял, не зная, что делать.

За спиной он услышал слабый шорох, краем глаза заметил мелькнувшую в сенях тень. Он обернулся и увидел стоявшего в полумраке сеней старика глухонемого.

— Умерла, — сказал Вербин в пространство, голос его снова повис над тем местом, где возник.

Старик неподвижно стоял за порогом, лицо его ничего не выражало, он бесстрастно смотрел перед собой, будто не понимал, что произошло.

Вербин постоял немного, потом прошел мимо старика и вышел на крыльцо; не оборачиваясь он пересек двор, достиг низкой шаткой ограды, перешагнул ее и направился в дом.

— Аглая умерла, — сказал он ровным, спокойным голосом. — Надо сообщить в сельсовет.

4. Аглаю похоронили на краю погоста, вдали от всех могил. Рядом находилось несколько заросших высокой травой холмиков без крестов: на этом месте спокон веку хоронили деревенских колдунов и ведьм; никто уже не мог вспомнить имен тех, кто здесь лежал. Только баба Стеша помнила старуху, от которой переняла дело Аглая, прежних же не помнила и она.

Самых старых могил нельзя было найти, они сровнялись с землей, такая же участь ждала и остальные могилы, они и так уже почти не были видны в высокой траве: ни одна рука не приводила их ни разу в порядок, никто не окашивал здесь траву, не носил в праздник цветов, не зажигал поминальных свечей.

И Аглае не поставили креста, старики забили в могилу осиновый кол, чтобы Аглая не вставала, а старухи, впрягшись сообща в старый плуг, при луне опахали место кругом на тот случай, если она все же встанет: перейти вспаханную железом полосу она не могла.

Прошло несколько дней, прежде чем Вербин заметил перемену в деревне: он вдруг обнаружил, что жители его избегают. Никто его не зазывал в дом, не заговаривал, а заметив издали, сворачивали, будто он нес пустое ведро. По непонятной причине его сторонились.

Когда он обращался к кому-то, жители отвечали кратко, прятали глаза и явно старались отделаться поскорее и унести ноги. Старухи, он заметил, после встречи с ним быстро крестились и торопились прочь — те самые старухи, которые недавно еще ласково здоровались и умильными голосами приглашали зайти.

Постепенно он ощутил вокруг себя пустоту. Это было похоже на то, будто он сначала находился в толпе, а потом все расступились и вокруг образовалось свободное пространство. Никто его ни о чем не просил и не спрашивал, а одна старуха, которая до недавнего времени настойчиво приглашала его зайти, теперь, встретив его, круто повернулась и пошла в сторону, будто дорогу ей перебежала черная кошка.

Вербин терялся в догадках. Не то чтобы он огорчился или встревожился, он просто не знал, что думать.

Все прояснилось после разговора с хозяйкой.

— Остерегала я тебя, а ты не послушал, — сказала она с упреком. — Тебе мнилось, стороной пройдешь, а и угодил в силки. Говорила я, не отступится она от тебя, вот и дождался. На деревне бают, будто оставила тебя заместо себя. Вроде шепнула кому-то о том напоследок.

Вербин улыбнулся.

— Вот оно что…

— Веселья мало, люди молвою живут. У Аглаи на то расчет был: мол, сам не захочешь, молва заставит. И то правда, тебя теперь пуще нее страшатся. Все тропки, окромя своей, она тебе закрыла. Вишь, сколь зла от нее, померла, а все руки тянет. Не верил ты мне… Огнем пройти да не обжечься редко выходит.

Больше она не упрекала его, но понятно было, сколько он принес ей огорчений, последнее, самое сильное, камнем лежало у нее на душе.

Особенно боялись его дети. Стоило ему показаться, их словно ветром сдувало. Самый маленький однажды запутался на бегу в ногах, сел с размаху посреди улицы на землю и, глядя на приближающегося Вербина полными страха глазами, отчаянно заревел. Из ворот выскочила мать, схватила его в охапку и бегом унесла в дом.

Со смертью Аглаи переменилась и баба Стеша. Она все реже поднималась с лежанки, больше спала и ничего не ела; силы ее с каждым днем убывали. Было похоже, существовала некая зависимость между ней и Аглаей: наличие врага и необходимость противостоять, нужда людей в защите заставляли ее жить — не стало Аглаи, и ей самой не было надобности оставаться. Как ни странно, выходило, только Аглаей и держалась она до сих пор на земле.

К концу недели хозяйка почти не вставала. Она не болела, хвори в ней не было, но силы таяли, жизнь постепенно вытекала из нее, как жидкость из накренившейся посуды.

«Все, конец, ухожу», — сказала она как-то, и когда он постарался ее разубедить, она покачала головой: «Вишь как мы с ей связаны, друг без дружки не можем, враги — не разлей вода».