Свет на исходе дня

Он вышел, прикрыл за собой дверь и с облегчением перевел дух. Его уже угнетала эта история. Он полагал себя сторонним зрителем, а его вдруг поволокли на сцену и объявили исполнителем главной роли. Он вспомнил предостережения бабы Стеши: стороной не пройдешь, заденет; коготок увяз — всей птичке пропасть… Он не задумался над угрозами Аглаи, но потом, позже, он не раз вспоминал их: ход событий возвращал его к ним.

2. В эту ночь баба Стеша не стала его расспрашивать. Ее разбирало нетерпение, и все же она и словом не обмолвилась о соседке.

— Тебе и так не сладко, — сказала она и ушла к образам молиться.

Она молилась о постояльце, просила уберечь от соблазна и спасти от лукавого. Это был переломный момент — кто кого, и она до рассвета молила о защите и помощи, забыв об усталости, возгоралась сердцем в надежде, что молитва ее будет услышана.

На другой день она выслушала его рассказ. Когда Вербин закончил, вид у нее был горестный.

— Жалко мне ее… — сказала она с грустью, и он поразился.

— Жалко?! Но ведь вы… — Он растерянно умолк.

— Всю жизнь враждовали, а все ж жалко. Ведь с рождения-то была чисто божья душа, это уж потом повернулось. Мы подругами были, бегали вместе, родители наши соседями жили. Я хоть радость знала, горе, детей растила, а она всю жизнь бобылкой, как перст одна. Вот наказание-то… Бог и люди от нее отвернулись, сладко ли? А помирать-то ей каково? Вишь, боится, о душе задумалась. Да поздно, срок-то вот он наш, выходит. Оттого можно и пожалеть. За то, что зло в себе носила, а добра не принимала. Что жизнь не заладилась. Что прощения ей не будет. Могла праведно жить, а жила худо. Потому и жалею.

Вербин слушал ее и думал, что всеобъемлющая, безграничная доброта этой женщины такая же редкость на земле, как и промысел Аглаи; они обе были редкостью в этом мире, будто не успели уйти со своим временем, нечаянно попали в чужое и задержались ненароком. Другая жизнь затапливала землю, им предстояло вскоре кануть без следа.

На другой день пришло письмо от Родионова. Он сообщал, что добивается пересмотра проекта, и был убежден, что Марвинское болото можно отстоять. «Я надеюсь, Алексей Михайлович, вы сделаете по совести», — писал он в конце письма.

Вербин посидел неподвижно и вышел на улицу. Возле здания конторы в земле рылись куры, поодаль стайкой слонялись собаки. Уставясь взглядом в землю, на скамейке неподвижно сидел глухонемой старик. От далекой речной излучины едва слышно доносился шум моторов. Вербин представил, как отдает приказ и грохочущий строй машин направляется в лес. Конечно, вскинется вся деревня, и угасшая война вспыхнет вновь. Он почувствовал желание все бросить, уехать.

Он брел и думал, что в любом случае станет козлом отпущения. Если колонна начнет в лесу, а проект отвергнут, вину свалят на него: зачем начал? Если же колонна из поймы не уйдет, а проект оставят прежним, виноват будет он же.

Он подумал, что такие мысли приходили в голову Родионову, пока тот не принял решение поступить по совести. Нельзя сказать, чтобы Вербину до сих пор приходилось кривить душой: в любом деле всегда имелся выбор, приемлемый для всех выход. Решение обычно оставалось внутри технической проблемы, никому в голову не приходило подумать о совести. Ни в одной формуле, ни в одном расчете не было условного знака, обозначавшего совесть, на ответ она не влияла. То была чужая область, забота гуманитариев — здесь же все упиралось в расчет, в технологию, и скажи кто-нибудь, что возникнет надобность поставить в условие задачи значение совести, его подняли бы на смех. На самом деле, что, кроме смеха, могло вызвать предложение решить задачу по совести, имея в виду не тщательность решения, а то, чтобы ответ учитывал категорию нравственности, называемую совестью. Автор предложения тотчас прослыл бы остроумцем, шутником, большим оригиналом.

Вербин подумал, какую, должно быть, легкость испытал Родионов, когда после мучительных раздумий решил поступить по совести. Наверное, гора с плеч. Вербин даже почувствовал досаду и раздражение, точно поступок по совести позволил Родионову умыть руки. «Ему хорошо, а каково мне», — подумал он со злой иронией, будто поступок по совести был недоступной роскошью; он даже едко пошутил с собой: «А если каждый станет поступать по совести?»

Вербин вспомнил свою квартиру, улицы, городские развлечения, его остро потянуло домой.

Он пересек луг, миновал опушку и вошел в лес. Тем же медленным шагом он дошел до оврага, спустился по склону и застыл: по мосту шел человек. Вербин узнал отца Даши.

Вербин не раз думал, что рано или поздно они встретятся; до сих пор ему удавалось избегнуть встречи. Он стоял на утоптанном пятачке и ждал, пока лесник перейдет мост. Неожиданно он почувствовал, что на них кто-то смотрит, из окрестных зарослей исходило постороннее пристальное внимание.

Вербин не знал, известно ли Кириллу о его встречах с Дашей, он поздоровался, в ответ лесник сдержанно коснулся пальцами лакированного козырька форменной фуражки.