Хозяин машины исподлобья глянул на нее в зеркальце, понимающе и подчеркнуто серьезно покивал. Все улыбнулись, снова стало легче. По-прежнему через равные промежутки пронзительно звенел сигнал, и два фонаря под козырьками, похожие на пристальные воспаленные глаза, в ярости перемигивались.
— Хорошая программа. Тут тебе и звук и изображение, — сказал хозяин машины. — А что нам еще покажут?
Они снова улыбнулись. Переезд действительно был похож на сцену: деревянный помост и полосатые квадратные арки спереди и сзади.
— У нас первый ряд, — сказал на заднем сиденье Вербин.
— А как же, старался, — усмехнулся приятель. — Всю зиму билеты доставал.
Уже доносился гул приближающегося поезда. Еще издали они заметили скользящий по проводу пантограф, электровоз быстро и словно невесомо съел пространство, накатился легко, а потом мощно и независимо въехал на сцену. Он сам содрогался от неимоверной своей силы, которая клокотала у него внутри: тысячи лошадей рвались на волю, готовые разнести моторы в куски.
Он проехал быстро и вместе с тем вроде бы не спеша, оглушив своей мощью и силой, а потом без всяких усилий стал выволакивать за собой длинные цельнометаллические вагоны — один за другим они проскакивали сцену, и сразу показалось странным, почему при его неторопливости они так стремительно гонятся вслед.
Они проносились мимо, как большие, тяжелые снаряды, которые выстреливали вдогонку друг другу, все пространство вокруг, все щели заполнили оглушительный гул и лязг; отброшенный воздух, взметая пыль, рвал ветки окрестных кустов и высокие стебли пырея под насыпью.
Машина стояла внизу, за шлагбаумом, у покатого въезда на насыпь. Впереди и сверху на фоне неба несся состав, под которым зияла светлая пустота, и казалось, вагоны проносятся в воздухе, летят над дорогой, не связанные с землей.
Четверо оцепенело смотрели перед собой: у самых глаз, содрогая землю, мчались вагоны. Стоял устрашающий грохот. Зеленая, покрытая пылью стена мчалась рядом, закрыв впереди все пространство. Взгляд утыкался в нее сразу, у лица, беспомощно и растерянно скользил, не успевая ни за что уцепиться. Мельтешно и одуряюще выли и грохотали над головой вагоны, били размашисто по лицу и неудержимо летели дальше. Было что-то жуткое и завораживающее в этом бешеном движении, неслись чужие лица, мелькали смазанными пятнами, — чья-то жизнь стремглав неслась мимо, пронеслась, исчезла.
Мелькнул последний вагон и с легким всхлипом обрубил что-то: внезапно стало оглушительно тихо и пусто. Мгновение не хватало воздуха. Люди замороченно перевели дух.
Торец поезда бесшумно улетал вдаль, становился все меньше, сжимаясь в черную точку.
Красные фонари на переезде погасли, сигналы смолкли, шлагбаум плавно взмыл вверх и замер, вздрагивая. Но он еще поднимался, когда машины уже нетерпеливо тронулись с места и хлынули на помост.
2. За железной дорогой шоссе расширялось, стало свободнее, все увеличили скорость. Вскоре знак показал развилку.
— Куда поедем? — Сергей посмотрел в зеркало на заднее сиденье.
Вербин молча пожал плечами. Жена повернула к нему голову и смотрела внимательно и ожидающе, потом отвела взгляд от мужа и ответила вроде бы за двоих:
— Все равно. Поезжай куда хочешь.
В тот день с вертолетов автоинспекции пригородные дороги были похожи на речную систему. Широкие автострады-реки, речки-шоссе и множество местных дорог-ручьев — потоки машин текли, делились, бежали, уменьшаясь в размерах, сочились проселками, пока не замирали на опушках лесов и по берегам водоемов, оседая пестрой, разноцветной пеной. Это было настоящее половодье, стихийное бедствие.
В шлемофонах и динамиках с утра держалась озабоченная разноголосица, сутолока позывных, рации и пульты автоинспекции работали без передышки, горячка, охватившая дежурные части и дорожные посты, гнала по всем направлениям моторизованные патрули, эфир захлестывали нервные переговоры.
Сергей неожиданно съехал на обочину и остановился. Он молча вылез и обошел машину, все непонимающе следили за ним. Он стоял, обводя взглядом окрестности: за вспаханными полями поднимались пологие косогоры, на которых уже проклюнулась молодая трава; нежная зелень выстилала склоны и мелкие распадки, до горизонта тянулись поросшие лесом холмы, плавно переходящие на краю взгляда один в другой, и сейчас, здесь, после вязкой дорожной толчеи вдруг повеяло простором и свободой.
Узкая обочина круто обрывалась вниз, под высокой насыпью начиналась пашня: борозды тянулись вдаль длинными изгибами, на сколько хватало глаз было видно вспаханное поле, освещенное солнцем, слабый ветер обдувал лица, — так и тянуло шагнуть в пустоту и отправиться к дальним холмом, покрытым ранней матовой зеленью.
— Едем? — Сергей весело тряхнул головой, и все почувствовали безоглядную легкость.
Впереди лежала дорога. Внезапно сладким толчком проснулось радостное чувство праздничности и освобождения, они могли отправиться в любое место — сейчас, сию минуту, они сами могли решить — куда: вся земля открыто лежала перед ними.