Свет на исходе дня

Марьяна скованно побрела в сторону, обогнула стоявшую перед ней машину Х. и так же скованно и неловко, словно окоченев, села в машину Бочарова. Захлопали дверцы, все тотчас сели следом за ней. Бочаров круто вывернул руль и рванул с места.

Он проехал улицу, свернул в темный узкий переулок и неожиданно остановился. Потом откинулся на спинку и, покачав головой, сказал:

— Ну, ребята, с вами не соскучишься.

Хохот душил его, было похоже, Бочаров отыгрывается за весь день, за весь долгий день, в течение которого нельзя улыбнуться. Они вспомнили весь этот день, он снова проходил перед ними, долгий майский день, — с утра до этой минуты.

Бочаров высадил Вербина и Марьяну у дома и сказал на прощанье:

— Детки, не ссорьтесь.

В лифте Марьяна бессильно обвила руками шею Вербина.

— Я едва держусь на ногах, — сказала она устало.

— Еще бы, — ответил он, поддерживая ее.

Они вошли в квартиру, Марьяна сняла в прихожей туфли.

— Неужели я действительно тебе безразлична? — спросила она, подняв голову и глядя на него с усталой печалью.

— Что ты… — Он почему-то посмотрел на часы. — Я готов выполнить свой супружеский долг.

Она продолжала смотреть на него, не меняя позы, потом слегка покачала головой и произнесла сокрушенно:

— О господи, сдохнуть можно!

Потом надела шлепанцы и побрела в ванну. Вербину снова, как утром, захотелось лечь, накрыться с головой и чтобы никто не трогал его.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1. Белые пластиковые жалюзи пропускали рассеянный дневной свет, наполнявший равномерно большую комнату. Это был скорее зал с двумя потолками, из которых нижний, дырчатый держался на вантах; пол был тоже двойной, как и стены, тряска не проникала сюда, а большие окна никто никогда не открывал, мало того — они были специально устроены, чтобы не открываться, в солнечные дни на них опускали жалюзи; за температурой, влажностью и чистотой воздуха бдительно следили чуткие приборы, кондиционеры, постоянно держали нужный режим, а люди перед тем, как войти сюда, должны были надеть белые халаты, чистую обувь и даже оставить за порогом часы, если они имели фосфоресцирующий циферблат; женщинам, употреблявшим химическую помаду, полагалось тщательно вытереть губы, чтобы и следа не осталось. Все это делалось ради машины.

О ней говорили как о живом существе. Все знали ее капризный, привередливый нрав, в котором, по общему убеждению, преобладала женская суть, хотя в равной степени машину можно было назвать компьютером и приписывать ей мужские свойства. Некоторые специалисты считали, что машины в принципе могли бы вступать в брачные отношения, но большинство выжидало, пока философы между собой определят половую принадлежность ЭВМ. С каждым поколением машины все больше отдалялись от своих создателей и жили все более самостоятельно. Во всяком случае, хотя все, кто имел с ними дело, прекрасно разбирались в электронике и знали устройство каждого блока, все они верили, что в емких шкафах идет своя неведомая жизнь, не укладывающаяся в расчеты и схемы. Некоторые подозревали, что машина может любить, ненавидеть, испытывать радость и горе и быть счастливой или несчастной. И уж ни для кого не было секретом, что эти хитроумные устройства — нет, скорее существа «он — она», содержащие в себе мужское и женское начало, имеют своих любимцев из числа персонала как среди мужчин, так и среди женщин.

Вербин сидел во вращающемся кресле перед экраном дисплея, на котором возникали светящиеся строчки, оставлявшие после себя угасающий след.

Несколько операторов помещались за пультом, а Бочаров стоял возле автоматической пишущей машинки, которая стрекотала, выбивая цифры на широкой бумажной ленте, стекающей с валиков и не имеющей, казалось, ни начала, ни конца.

У всех был сосредоточенный, скучно-усталый, непроницаемый вид: шла обычная монотонная работа. Вербин встал и отошел к окну. Сквозь жалюзи был виден нарезанный на узкие полосы город — переулки, дома, улицы и крыши, крыши на сколько хватает глаз.

— Алеша, с женой помирился? — подойдя, спросил Бочаров, закатывая рукава халата.

Вербин слабо улыбнулся и не ответил.

— Ты вот молчишь, — продолжал Бочаров, — а я тебе скажу… Пресно мы живем. Без огня. Казалось бы, дома все тихо, мирно… Квартира, машина, жена — вроде бы ну какого рожна? А скука. Голов не теряем, глупостей не делаем, на дуэлях не деремся. Все у нас правильно, нормально… — Бочаров криво, сожалеюще улыбнулся.

Они постояли в немой, рассеянной неподвижности.

— Начальник отдела Вербин, срочно зайдите к управляющему треста, — донесся внезапно из динамика резкий женский голос.

Все обернулись и посмотрели на Вербина.

— Тебя, — сказал Бочаров.

Вербин подошел к пульту, нажал кнопку и наклонился к микрофону:

— Зина, у меня машинное время. Что там стряслось?

— Не знаю, — ответил динамик. — Велел найти.

— Живого или мертвого?

— Живого. — В динамике послышался смешок.

Вербин повернул голову и посмотрел на висящий на стене транспарант: «ПОМНИ! ЧАС МАШИННОГО ВРЕМЕНИ СТОИТ 100 РУБЛЕЙ!»

— Интересно, на сколько рублей меня вызывают? — спросил Вербин вслух и направился к двери.