Свет на исходе дня

— Привет! — сказал Бочаров, захлопнул дверцу и рванул с места.

4. Надев обе лямки на одно плечо, Вербин внес рюкзак в дом. С поклажей он вошел в прихожую, развязал рюкзак и выложил вещи на пол, потом надел штормовку и поднял капюшон.

Из кухни в прихожую вошла Марьяна, лицо ее стало удивленным.

— Ты что? — спросила она. — Стал туристом?

— Да, — Вербин улыбнулся. — Меня посылают в ПМК.

— Куда?

— ПМК. Передвижная механизированная колонна.

— Надолго?

— Пока не знаю, как получится.

— Мы ведь на юг собрались! — в сердцах она повысила голос.

Вербин не ответил, она помолчала, вздохнула глубоко и постаралась успокоиться.

— Я не знаю, что тебе говорить. Неужели это не понятно? Неужели это нужно объяснять?

Марьяна давно строила планы поездки на юг: семь лет назад они провели у моря медовый месяц; она помнила прекрасные вечера на палубе, наполненные запахами моря, кавказской кухни, женских духов, отдаленными звуками музыки, смехом, приглушенными голосами, прерывистым шепотом, когда огни иллюминаторов неслышно неслись в темном летнем воздухе, отражаясь и скользя в воде, и внезапно возникали и таяли огни встречных судов, а черноморское побережье неожиданно озарялось на горизонте россыпями огней и так же неожиданно погружалось в черноту.

Тогда они любили друг друга и каждую ночь многократно предавались излишествам, не ведая, что это излишества, а часто и днем, истомленные зноем, они укрывались в каюте и стремглав кидались друг к другу; все дни, весь месяц им никого не было нужно.

Сидя в прихожей, он смотрел на нее снизу вверх и молчал. Она тоже молчала, прислонясь плечом к двери, потом повернулась и ушла в кухню.

Вербин посидел неподвижно, встал и пошел следом. Кухня, как всегда, сверкала, здесь было уютно и чисто. Вербин нелепо выглядел в штормовке, с капюшоном на голове.

— Марьяна, ты можешь поехать на юг с Бочаровыми, — сказал он, стоя на пороге. — Я потом приеду.

— Что я могу, я сама знаю. А вот что можешь ты? Разве ты спросил меня, когда соглашался?

— Я не мог отказаться.

— Не мог?! А я?

— Марьяна… не надо, не драматизируй. Поедешь с Бочаровыми.

Она глянула быстро и задержала взгляд на его лице, смотрела неотрывно, насмешливо и зло. Вербин помедлил и вышел.

Часть вторая ИЮНЬ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1. Попутчиков было двое — девушка и старик; несмотря на позднее время, никто не ложился, в купе горел полный свет. К окну подступала майская светлая мгла, в которой, сколько ни вглядывайся, не было видно ни огонька; у земли мгла сгущалась и становилась неразличимой, сливаясь с лесом, над которым стынно светилось небо. По всей земле длилась ночь, — только и оставалось жизни, что старый скрипучий вагон, катящий сквозь мрак; холодная ночь окутывала землю туманом, поезд с трудом шел сквозь сумеречную мглу, которая сразу за ним смыкалась.

В купе было тепло и уютно, но еще уютнее было оттого, что помнилось промозглое ночное пространство за окном, и это усиливало чувство укромного тепла и приюта. Девушка вязала, старик шуршал газетой, Родионов сосредоточенно работал, разложив бумаги на столике у окна. Он писал, но больше грыз карандаш и думал, его некрасивое, простодушное лицо, на этот раз не имело следов робости или тревоги, и все же он выглядел неказисто, и не верилось, что он начальник колонны, у которого в подчинении множество людей и техники. Трудно было поверить, что этот тихий, провинциального вида человек кому-то приказывает или вообще от него что-то зависит.

Вербин сидел у двери, откинувшись в угол, лицо его оставалось в тени верхней полки. Спать он не хотел. Вагон скрипел, унося его все дальше от дома. Еще три часа назад вокруг был живой, залитый огнями город, а теперь со всех сторон вплотную подступала к вагону светлая ночь, и не хотелось думать, что вскоре надо будет оставить и это прибежище. А Родионов был спокоен — успокоился с тех пор, как сел в поезд.

Это был простой пассажирский поезд, берущий с одышкой подъемы и связывающий в обход больших дорог разъезды и полустанки; он едва плелся, часто останавливался и подолгу стоял без причины посреди леса. Вербин почувствовал, что здесь, сейчас, с этого поезда, начинается незнакомая жизнь, которая, судя по всему, была для Родионова естественной и привычной.

Родионов поднял вдруг голову и посмотрел на Вербина — они встретились взглядами, — потом повернулся к окну.

— Глушь, — сказал он. — Леса.

Он вышел из купе, но вскоре вернулся, и следом за ним толстая добродушная проводница принесла стаканы с чаем.

— Чаек! — встрепенулся Родионов с радостным простодушием и стал оживленно освобождать место на столе. Вербин от чая отказался, и Родионов посмотрел на него с искренним недоумением. — Чаек сейчас первое дело, когда еще будет… — Он подождал, но Вербин молчал, и он обратился к проводнице: — Вы билетики нам верните…

Проводница кивнула и вышла, унося лишний стакан.

— Это какая станция будет? — спросила девушка, продолжая вязать.

— А никакая, — весело ответил Родионов. — Три дома в лесу. Поезд минуту стоит.

— Вы там живете?