Свет тысячи звёзд

Мне зябко, поэтому я наслаждаюсь теплом камней, которые согревают тело. Улыбка скользит по губам, когда Эштон помогает прогнать холод, нависая надо мной.

– Надо срочно выбираться из мокрых вещей, – шепчет он, стаскивая с меня трусики.

– Срочно, – подтверждаю я и помогаю ему снять с себя лифчик. И то и другое он аккуратно раскладывает на солнце, чтобы вещи могли высохнуть. Затем он сам избавляется от своих трусов. В отличие от моих вещей, он небрежно бросает их рядом, в то время как его взгляд жадно падает на меня.

Я чувствую себя беззащитной. Чувство, которое мне не нравится. Эштон, кажется, понимает это. Он осторожно приподнимает мою ногу и целует щиколотку, икру. Дрожа, я ожидаю, что его губы продолжат скользить вверх по моему бедру, и мы потеряем контроль, но вместо этого Эштон отстраняется и ложится рядом со мной, как будто самое нормальное в мире – это позволить мне умирать от желания. Закрыв глаза, он впитывает летнее тепло и вяло поднимает руку, когда я пододвигаюсь ближе. Мои влажные волосы вызывают мурашки на груди Эштона, а его пальцы рисуют линии и круги на моем плече.

– Уэллс или Скорсезе? – вдруг спрашивает он.

Скорсезе – режиссер. Я знаю это из СМИ. С другой стороны, Уэллса я не знаю, хотя ко мне подкрадывается чувство, что должна. Я поворачиваюсь лицом к Эштону, который все еще лежит с закрытыми глазами.

– Это тест, чтобы проверить достойна ли я тебя?

Он открывает глаза и пронзительно смотрит на меня.

– Я бы больше не отпустил тебя, даже если бы ты думала, что Уэллс и Скорсезе – это колониальные губернаторы, – он целует меня и затем снова опускает голову на камни. – Это была наша с Эммой фишка. Я просто вспомнил об этом прямо сейчас. Забудь.

Я киваю и беру телефон, чтобы открыть браузер.

– Я за Уэллса, – говорю я немного погодя.

Эштон удивленно смотрит на меня.

– «Гражданин Кейн» превосходен, – я поднимаю телефон повыше, потому что здесь, в горах, плохо ловит сеть, но все же можно найти необходимую информацию о режиссере Орсоне Уэллсе.

Он усмехается.

– А я за Скорсезе. Он по-прежнему входит в топ-двести лучших режиссеров всех времен по версии IMDb и заработал признание большего количества зрителей, – Эш достает мобильник и бросает его в рюкзак. – Дядя Гугл не поможет тебе.

Он действительно хочет бросить мне вызов. У него это получилось. Я хмурюсь, пытаясь вспомнить, что рассказывал мне Эштон на первом свидании. К счастью, каждая встреча с ним прочно закрепилась в моем мозгу.

– Уэллс снял один из самых революционных фильмов всех времен, – резюмирую я. – С инновационными настройками камеры, не хронологической структурой повествования и технологией монтажа, которые навсегда изменили киноиндустрию, – я поворачиваюсь к Эштону и умело выполняю позу рэперов в баттлах. – Раунд, – бросаю я и самоуверенно целую его.

Эштон зарывается руками в мои волосы, углубляет поцелуй, а когда снова отстраняется от меня, то несколько секунд просто смотрит мне в глаза.

– Ты победила, – он убирает волосы с моего лица. – Ты действительно слушала, когда я говорил тебе об этом, – легкое неверие разбавляет его голос.

Я киваю.

– Конечно, – мне было интересно. Не только потому, что кинематограф – увлечение Эштона, но и потому, что это искусство, а я люблю каждую его форму. – Но теперь моя очередь, – я на мгновение задумываюсь. – Уорхол или Мунк?

Эштону не нужно было долго раздумывать.

– Уорхол, – произносит Эш. – Потому что он тоже снимал фильмы, – он притягивает меня к себе. – «Поцелуй», 1963 года, снятый на шестнадцати с миллиметровую пленку, – голос Эштона становится хриплым, а мое сердце начинает биться быстрее. Не потому, что я лежу здесь с ним, касаясь каждого миллиметра его обнаженного тела. Не потому, что его прикосновения и губы наэлектризовывают мои клетки. А потому, что нас связывает большее. Наша страсть к искусству. Но главным образом потому, что я вижу его настоящего. А он видит меня.

Только через несколько часов и бесчисленное количество поцелуев мы собираемся и рука в руке возвращаемся к его мотоциклу. Эштон убирает наши вещи и ждет, пока я забираюсь на сиденье позади него, а затем осторожно начинает ехать по тропинке, покрытой корнями деревьев, обратно к шоссе.

Глава 40 Эштон

Прямо за Клинтоном темнеет небо. Это угрожающая синева приближающейся грозы. Воздух неприятно давит, и чувствуется напряжение, которое скоро превратится в сильный шторм.

Харпер отпускает руку с моей талии и указывает на угрожающий фронт. Из-за шума мотора я только киваю, чтобы дать ей понять, что тоже это видел. Все, что нам теперь остается, – это надеяться, что мы доберемся до дома раньше.

Но спустя три мили первые капли дождя уже начинают падать на дорогу. Большие и тяжелые, как градины, они лопаются на нашей одежде, коже, кузове, в мгновение ока превращая поездку в скольжение.

– Мы должны остановиться и где-то переждать, – вместо того, чтобы продолжать стоять под дождем на светофоре. Но когда я оборачиваюсь и смотрю на Харпер, она качает головой.