Свет Валаама. От Андрея Первозванного до наших дней

– Это верно… – сказал сосед. – Понять тут, действительно, ничего невозможно. Я ведь, дорогой товарищ, в здешней школе юнг учился. В сороковом году нас сюда привезли и в казарме, где мы в гостинице сейчас живем, разместили… И все как положено пошло. Учеба… Строевая подготовка… Политзанятия… Еще комиссар, его Исаак Львовичем почему-то звали, на атеистическую подготовку нас водил. Выдаст каждому по кошке… Это такая проволока на швабру намотанная, и ведет в храм. Лики святых со стен сдирать. А нам что? Мы же краснофлотцы будущие! Так шаркаем по стенам швабрами, что до кирпича побелку сдираем.

И вот однажды привел нас Исаак Львович сюда.

– По свя-ятым разойдись! – командует. – Приступить к уничтожению!

Мне преподобные Сергий и Герман достались.

Я кошку в руки взял, проверил – хорошо ли проволока держится, потом преподобных оглядел, прикидывая, откуда ловчей к уничтожению приступить.

И вот тут, понимаешь, с глазами Сергия встретился…

Смотрит он на меня, как будто живой. И главное, без страха смотрит, а задумчиво так, словно высмотреть пытаясь, что я за человек. И я… Ты понимаешь, и я сам, как будто не на него, а на себя смотрю… И тоже сообразить пытаюсь, что я за человек… Сколько я простоял так, не знаю. Тут комиссар, Исаак Львович, ко мне подлетает.

– Юнга Иванов!!! – кричит. – В чем дело?

– Не знаю, – говорю, – Исаак Львович… Чего-то странно мне.

– Странно?! – закричал комиссар. – А ну, швабру в руки, юнга Иванов! Выполнять приказ! Предрассудок уничтожить!!!

Он кричит так, а изо рта слюна прямо в лицо мне летит. И такая слюна жгучая у него, палит кожу… Я уже и не понимаю ничего. Словно столбняк напал. Но швабру поднимаю, и медленно так, железной проволокой по лику преподобного провожу…

А потом уж и не знаю, что со мной было. Очнулся в постели… Товарищи по школе, конечно, посмеялись надо мною. Девчонка, говорят, ты, а не моряк… Но посмеялись и позабыли… И я тоже позабыл… А снова, уже на Невском пятачке вспомнил, куда всю нашу школу бросили.

Вот где ад был…

Из наших, почитай, никого целыми не осталось. И я бы тоже не остался живой, если бы молиться не стал.

Мина прямо передо мной разорвалась… Но я, – вы, конечно, не поверите! – не взрыв увидал, а преподобного Сергия… Как тогда в церкви… И как тогда, очнулся уже в госпитале. Сам цел, а лицо все иссечено осколками…

– Да… – проговорил собеседник. – Такую вот историю мне юнга Иванов рассказал.

– Чего же здесь удивительного? – сказал я. – На войне много таких историй происходило. Почти с каждым фронтовиком какое-нибудь чудо было… Мне один фронтовик говорил, дескать, с кем чуда не произошло, все там остались лежать…

– Верно, конечно, про чудеса… – согласился собеседник. – Только тут другое… Мы ведь с бывшим юнгой Ивановым в храме разговаривали, как раз возле стены, на которой фреска. Преподобные Сергий и Герман Валаамские… Похоже, что юнга Иванов эту фреску и должен был счистить, как комиссар приказывал… И вот посмотрел я на Сергия – и снова словно током ударило. Лик его ну точь-в-точь как лицо у юнги Иванова изуродовано…

– Как же так… – помолчав, спросил я. – Как же вы себя верующим человеком не считаете, если такое видели?

– Как? – собеседник попытался усмехнуться. – Не знаю… Видеть всякое приходилось, да столько всего наделано, что страшно, понимаете ли, верить…

На этот раз моему собеседнику удалось усмехнуться.

Хотя, может быть, лучше бы он и не пытался усмехаться…

Костер на берегу

Хорошо было в воскресенье, но как хорошо стало в понедельник, когда разъезжались туристы.

Вечер…

Пропитанный сумерками воздух в монастыре.

Пробежал опоздавший на вечернюю службу монах. Прошумел воздух в складках темной рясы…

Тихо и чуть пустовато в храме.

В этой сокровенной тишине и постигаешь, что такое молитва… Как-то ясно доходит простой их смысл, который почему-то никак не уловить в городе.

– Дай, Господи, пожить во всяком благочестии и чистоте…

Это, конечно, про Валаам.

В храме полумрак…

Только огонек лампады перед образом преподобных Сергия и Германа светится немеркнущим костерком веры, разведенным святыми на Валаамском берегу…

Молиться уехал

А архимандрита Панкратия в монастыре нет.

– Где же он? – допытываемся мы. – Мы встретиться договаривались…

– Он в скит Всех Святых уехал…

– Надолго?!

– Дак, кто же знает… Молиться отец наместник уехал…

Ну, тогда что же…

Слава Богу!

На колокольне

Колокола на Валааме замолчали, когда залетевшим сюда снарядом разбило большой, тысячепудовый колокол, отлитый в память апостола Андрея Первозванного, установившего, как утверждает предание, первый крест на острове. Сейчас, хотя и не такие великие, но снова бьют монастырские колокола, созывая иноков и паломников на службу.

И по-прежнему далеко окрест видно с колокольни. Кругом леса, вода, скалы, скиты… Островки на входе в Монастырскую бухту кажутся заплывающими судами…

Стоишь на колокольне – и такое ощущение, словно смотришь в иллюминатор набирающего высоту самолета.

Неусыпаемая псалтирь