Священная земля

Менедем многозначительно посмотрел на Соклея. Если люди Антигона так интересовались происходящим на Кипре, как мог брат сомневаться в том, что воины Птолемея так же допрашивают моряков, приходящих из Финикии?

— Как-то не обращали особого внимания, — ответил Менедем.

— Да-да, конечно, — офицер Антигона скривился в, по его мнению, аристократической усмешке.

— Клянусь богами, так и есть. Меня не волнуют галеры, нет дела до них. Если бы в гавани стояла пара акатосов, не сомневайся, я бы их заметил. Но мы видели Менелая, он там.

— Это уже кое-что, — Македонянин с радостью схватил брошенную кость. — Где вы его видели? Что он делал?

— В таверне, недалеко от гавани.

— Что он делал? Напивался? — да уж, офицер был весь в нетерпении. — Он много пьет? — учитывая репутацию македонян, опрокидывающих неразбавленное вино чашу за чашей, в вопросах не было ничего удивительного. Если командующий на Кипре постоянно пьет, Антигону будет проще атаковать.

Но Менедем и Соклей дружно помотали головами.

— Он вообще не выглядел пьяным, — сказал Соклей. — Он пришел по той же причине, что и мы: послушать пение и игру Арейоса-кифариста.

Это привлекло внимание македонянина, но не в том смысле, как ожидал Менедем.

— В самом деле? — спросил он. — И как он? Я слышал о нем, но никогда не видел вживую. В Элладе я несколько раз видел Стратоника. Он лучший из тех, кого я знаю, но его язык! Будь у гадюки такой язык, ей не нужно было бы никого кусать, просто высунуть язык, и все валились бы замертво.

— Ты совершенно прав! — воскликнул Соклей, и следующую четверть часа они провели за разговором, порой начиная спорить о достоинствах разных кифаристов и обмениваясь историями о Стратонике. Несмотря на грубый акцент, офицер явно разбирался в предмете. Менедем слушал с растущим удивлением. Он ожидал от него любви к кифаре не больше, чем от финикийца можно было ждать любви к философии. "Да уж, никогда не суди загодя", — подумал он.

Наконец, с видимой неохотой, офицер Антигона собрался восвояси.

Соклей его совершенно очаровал, и он пожелал на прощание:

— Я насладился нашей беседой, о наилучший. Пусть боги даруют вам прибыль в Сидоне.

Возвращаясь в город, он насвистывал мелодию одной из любовных песен Арейоса, которой научил его Соклей.

— Не такой уж он и осел, — заметил Менедем.

— Да, но ревел в точности как ишак. Ох уж эти македоняне! — ответил Соклей. — Когда он разволновался, я перестал понимать одно слово из четырех.

— Это не важно, — сказал Менедем. — Важно, что ты ему понравился, и он будет о нас хорошо отзываться. Хорошая работа, мой дорогой.

— Благодарю. Завтра посмотрим, что тут, в Сидоне, найдется.

— Да.

Обычно первое, что искал Менедем в новом городе, это скучающая жена какого-нибудь купца или чиновника. Из-за своей клятвы сейчас он этого не мог. "Все лето одни шлюхи", — со вздохом подумал он, потом пожал плечами. Соклей хотя бы не потребовал, чтобы он вообще не прикасался к женщинам. Брат понимал, что это невозможно.

Проходя по узким улицам Сидона, Соклей не переставал задирать голову. Он этого не хотел, но ничего не мог с собой поделать. Взглянув на Менедема, он с облегчением увидел, что брат занят тем же самым. Менедем пристыженно посмотрел на него:

— Я знаю, что эти здания не свалятся прямо на нас, но не могу перестать об этом думать.

— Да, мне тоже так кажется. Не могу понять, зачем они строят такие высокие дома. И что бывает во время землетрясения?

— Все рушится, я думаю. — Менедем сплюнул в подол туники, чтобы отвести беду. Через пару шагов Соклей последовал его примеру. Логически он не видел связи между плевком и землетрясением, которое случится немедленно или не случится ещё сто лет. Как плевок может предотвратить его, он не понимал.

Но тем не менее сплюнул. Уроки логики и анализа, полученные в афинском Лицее, боролись с суевериями, которых он набрался в море. И частенько суеверия побеждали. Во-первых, сейчас он проводил время с моряками, а не философами. Во-вторых, чем мог повредить плевок?

— Почему бы и нет? — пробормотал он.

— Что? — переспросил Менедем.

— Ничего, — смутился Соклей.

Жители Сидона относились к своим высоким домам так же спокойно, как Соклей к их низеньким собратьям на Родосе и в других греческих городах. Местные роились вокруг пары родосцев, иногда ворча на медленно передвигающихся, зевающих по сторонам чужестранцев. Все мужчины носили бороды, греческая мода на бритьё, особенно распространенная среди молодежи, сюда ещё не добралась. На одеяниях, зачастую выкрашенных яркими полосами темно-синего или ржаво-красного, имелась странная бахрома на подоле, которую придерживали одной рукой, чтобы не мела уличную пыль. На головах носили высокие цилиндрические шапки или наматывали яркие полоски ткани.

Женщин на улице было больше, чем в греческих городах. Некоторые закрыты покрывалами от взглядов посторонних мужчин, но многие — нет. Кое-кто с неприкрытым любопытством рассматривал родосцев, и Соклею понадобилось время, чтобы догадаться, почему.

— Мы тут в диковинку, — сказал он. — Эллины, я имею в виду.