Священная земля

— Ну, конечно, — ответил Менедем. — Я тоже видел не так много финикийских женщин. А они ничего.

— Да, — согласился Соклей. Он тоже заметил яркие глаза, красные губы и белые зубы. — Они красятся сильнее, чем наши женщины, за исключением гетер, конечно.

— Они больше привыкли находиться на публике, чем наши, и стараются извлечь из этого пользу.

— Думаю, ты прав, — склонил голову Соклей, затем принюхался. — Сидон пахнет не так, как я ожидал.

— Он пахнет дымом, людьми, животными и дерьмом, — сказал Менедем. — Может, он пахнет чуть хуже, чем большинство городов из-за этих моллюсков, из которых они делают красную краску. Но чего ты ожидал?

— Не знаю. — Но Соклей знал и, наконец, стыдливо признался: — Я думал, он будет пахнуть специями и фимиамом, поскольку они попадают в Грецию отсюда. Перец, корица, мирт, ладан и прочее. Но, — он втянул воздух, — нос чувствует совсем другое.

— Да уж, — согласился Менедем. — Сидон пахнет как отбросы в жаркий полдень, после того как предыдущим вечером Сикон подавал к столу дары моря.

— Ты прав, именно так он и пахнет. У вашей семьи прекрасный повар. Отец тут же купил бы его, если дядя Филодем соберется продать.

— Это вряд ли!

— Я бы не стал так говорить, если бы он не расхаживал по Родосу мрачнее тучи. Мы с отцом оба это заметили. Если у Сикона проблемы с твоим отцом…

— Нет, нет, нет. Не с отцом. Отец хочет, чтобы он остался у нас и был доволен. Как я уже говорил, Бавкида думает, что Сикон тратит слишком много на наш опсон, и они ссорятся.

— Да, понятно, — сказал Соклей. — Это проблема, но я считаю, что твой отец должен встать между поваром и женой, чтобы прекратить ссоры. Почему он этого не делает?

— Почему? — рассмеялся Менедем. — Я уже объяснял тебе, дорогой. По той же причине, почему никто не встаёт между Антигоном и Птолемеем. Они раздавят его и продолжат свару. Отец достаточно умен, чтобы понимать это. Иногда он думает, что может устанавливать правила, — судя по тому, как скривился Менедем, дядя Филодем делал это довольно часто, — но в данном случае даже не пытается.

— Он мог бы использовать тебя как посредника, — заметил Соклей.

Он совсем не ожидал того, что произошло дальше. Лицо брата внезапно закрылось, как дверь перед лицом нежеланного гостя.

— Нет, — ледяным, как фракийская зима, голосом ответил Менедем. — Не мог. Он этого никак не мог.

— Почему? — спросил Соклей. — Это же логично, и…

Тем же тоном Менедем перебил его:

— Многое, что кажется логичным, превращается в невероятную глупость, когда пробуешь это в реальном мире. Тебе такое не приходило в голову, да? Поверь мне, твое предложение как раз из числа подобных.

— Что ж, извини меня за бестактность, — ответил Соклей, обиженный, но и сбитый с толку, поскольку не понимал, чем он на этот раз прогневал своего двоюродного брата.

— Я об этом подумаю, дорогой, — сказал Менедем. Если бы он продолжал в том же холодном и раздражённом тоне, случилась бы реальная ссора. Однако, на этот раз, во взгляд и усмешку Менедема вернулся проблеск прежней иронии. Соклей перестал расспрашивать брата о семейных делах, но и тот не чувствовал больше желания выяснять и поддразнивать.

Они прошли мимо храма. На первый взгляд его фасад с колоннами напомнил Соклею святилище в любом греческом полисе. Но терракотовые статуэтки, украшавшие цоколь, совсем не походили на греческие. Массивные, угловатые рельефы на фризе, плод совершенно иной скульптурной традиции, изображали сцену из незнакомой мифологии.

Менедем заметил кое-что ещё.

— Что говорят все эти странные письмена?

Соклей попытался расшифровать их, но махнул головой.

— Будь у нас время, возможно я бы разгадал их. Но пока даже не могу прочесть. Извини.

Он ненавидел, когда не мог дать точного и подробного ответа на поставленный вопрос. В конце концов, это же то, что удавалось ему лучше всего.

Но Менедем ответил:

— Да не переживай. Я просто полюбопытствовал, — и как в Патаре, добавил: — Если это не греческий, значит там вряд ли что-то важное.

Что ответил бы на это Химилкон? Наверняка что-нибудь запоминающееся. Финикийский купец высмеивал греков за незнание других языков, кроме своего собственного. На Родосе Соклей не принимал это всерьёз. Зачем ему другие языки в греческом полисе? Но здесь, в Сидоне, его окружали мурлыкающие, кашляющие, вздыхающие ритмы арамейского. Кто здесь говорит по-гречески? Разве что солдаты и чиновники Антигона, да горстка финикийцев, ведущих дела с греками. Плавание по морю незнакомых слов немного пугало.

Соклей мрачно подумал, что в стране иудеев будет ещё хуже. Там никто не торгует с греками, и насколько ему известно, Антигон не посылает туда солдат. Действительно ли он хочет попробовать обойтись без переводчика?

"Хочу, — напомнил себе Соклей, несколько удивленно. — Зачем же я потратил столько времени и денег с Химилконом, если не для этого?"

Он улыбнулся.