– Как же искусно ты управляешься со словами, маленькая эльфийка. – Его рука обвивается вокруг моей талии, притягивая меня к себе. – Но знай вот что, дорогая, – рокочет он. Мое сердце бешено колотится в груди, когда его губы ласкают мою щеку, оставляя серебристый след жара, который заставляет меня забыть, как дышать. Его дыхание согревает мою кожу и волнует мою душу, когда его губы шепчут в мои. – Я мог бы показать тебе вещи, которые заставили бы краснеть ночных бабочек.
У меня плавится все внутри, и колени подгибаются от образов, бушующих в моем сознании.
Он отстраняется и идет по улице, слегка покачиваясь. Огонь, пылающий во мне на этот раз, – это тот самый огонь, который мог бы сжечь город дотла.
– А теперь пойдем, ведьма. Нам лучше поторопиться.
Я скрежещу зубами, глядя на его удаляющуюся фигуру.
Дэкс.
Глава 27
Как оказалось, Лю пыталась укусить лодаксианского мальчика семь раз, а его отца – дважды. Они прозвали ее четвероногим демоном – они решили, что только такая ведьма, как я, могла владеть таким непокорным существом. Поэтому вместо того, чтобы тратить вторую половину дня на разведку дворца, нам пришлось искать другую конюшню, где была хотя бы одна женщина-конюх.
В этот час луна покоится как раз над головой серой статуи Коллаи, отбрасывая тени, которые изгибаются на мягких чертах богини. Падающий снег забивается в складки ее платья и ложится поверх луны, которую она держит в руках.
Я вытягиваю шею, чтобы полюбоваться гордостью в глазах Мэдила – статуи, поднимающей свой меч к небу в знак победы. Я помню, что читала о том, как других богов раздражала соревновательная натура Бога Спорта.
Слева от меня ковыляют стражники, закинув руки на плечи друг друга. Я думаю, начался счастливый час. Позади меня воздух наполняется детским смехом, сопровождаемым руганью матери на языке, которого я не понимаю. Мои губы кривятся в недовольной гримасе. Боги, я ненавижу детей. Даже когда они довольны и молчаливы, мне от них не по себе.
Я затыкаю уши и поворачиваюсь к следующей статуе, которая изображает бога с распростертыми за его спиной крыльями, подобными драконьим, и злобным оскалом, выгравированным на его лице. Руки Хэйдиона вытянуты вдоль тела, пальцы скрючены таким образом, что кажется, будто они пританцовывают вместе с его силой, и он смотрит вдаль, как будто быть привязанным к такой форме – последнее, чего он хочет. Бог выглядит так, словно скульптор знал, что он исчезнет.
Рядом с ним – Сатрина, одетая в прозрачное кружево, облегающее ее изгибы, свысока смотрит на площадь. Ее заостренный хвост обвивается вокруг ноги, а крылья летучей мыши плотно прилегают сзади, как будто они всего лишь аксессуар. Хэйдион и Сатрина – двое влюбленных, которые то появлялись, то исчезали на протяжении веков. Ходят легенды, что большинство вулканов в Ренлорке – это последствия одной из размолвок любовников.
Как эти статуи выдержали испытание временем и уцелели в погодных условиях Лодаксо – выше моего понимания. Я почти злюсь на каменные изваяния и постоянство их существования. Они словно насмехаются надо мной, смеются над моей судьбой. Интересно, как бы они себя чувствовали, зная, что их собственная судьба находится в руках сбежавшей принцессы, ставшей воровкой. Вернулся бы искусный мастер только для того, чтобы придать хмурое выражение всем их лицам?
Я оборачиваюсь, мысленно отмечая отсутствие последователей и священников на площади перед дворцом. Я хмыкаю про себя, вспоминая то, что подслушала во дворце, когда была юной. Отец жаловался, что король Хэймиа отказался снести статуи двенадцати богов, потому что их заказал его покойный дед. Честно говоря, я думаю, что это было сделано для того, чтобы помешать последователям Зари Безупречности слоняться по площади и следить за королем.
Я перехожу к следующей статуе, Криоц, Богине Лукавства – любовнице Сатрины, когда Хэйдион оставлял ее в расстроенных чувствах по тому или иному поводу. Прежде чем я успеваю сделать шаг, у меня покалывает затылок, как будто за мной наблюдают. Я позволяю шепоту моей силы проникнуть в мои уши, обостряя свои чувства, чтобы узнать, слышу ли я свистящий звук хвоста моего преследователя. Я закрываю глаза, позволяя звукам доноситься до меня, пока я медленно разбираю их на части: кто-то жует, хихикают дети, под ботинками хрустит снег.
Я открываю глаза и медленно поворачиваюсь по кругу, запечатлевая в памяти каждое лицо, которое вижу. Никто из них не смотрит в мою сторону, и ни один из них не выглядит ни в малейшей степени знакомым. Я переступаю, оглядывая двор, в то время как мои волосы продолжают вставать дыбом.
Ничего.