Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой
(Ин. 7: 37), — призывает истинный сын Давида. Над его источником не рухнет колесо. Его повязку пытались разорвать, цепь должна была распасться на звенья, но истину о Нем увидел уже Исаия: Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих… Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь… Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу, за то, что предал душу Свою на смерть, и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем (Ис. 53: 7, 8, 12).Сам Христос скажет об этом — Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего
(Ин. 10:17–18). Екклесиаст боится смерти, а Христос, Сын Давидов, сойдет в смерть и разрушит ее власть. Евангелие — ответ на вопросы Екклесиаста, перед которыми безмолвна вся ветхозаветная литература.В завершение хочу заметить, что ситуация бессилия ветхозаветного учения перед вопрошаниями Соломона прекрасно отражена в двух эпилогах, не относящихся непосредственно к основному тексту.
Возгласом «все — суета» завершается книга. Однако остается еще несколько стихов:
Кроме того, что Екклесиаст был мудр, он учил еще народ знанию. Он все испытывал, исследовал, и составил много притчей. Старался Екклесиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно
(Еккл. 12: 9–10).
Это первый эпилог. В нем мы слышим апологию — защиту учителя учеником от критики. По-видимому, этот ученик принадлежит школе последователей Когелета. Из-за скандальности и резкости авторских тезисов ученику приходится припомнить то добро, что сделал учитель, просвещая народ. Кроме того, привести обязательную нормативную ссылку на прежнюю традицию, чтобы никто не подумал, что автор писал «от ветра своей головы» — он все испытывал, исследовал… старался приискивать изящные речения.
Хотя это, конечно, слабое оправдание, и книга сильна именно яркой позицией, не прячущейся за школьные авторитеты, а резко с ними полемизирующей. В итоге ученики настаивают — слова истины написаны им верно.
Слова мудрых — как иглы и как вбитые гвозди, и составители их — от единого пастыря. А что сверх всего этого, сын мой, того берегись: составлять много книг — конца не будет, и много читать — утомительно для тела.
Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом всё для человека; ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо
(Еккл. 12:11–14).
А это — великолепный второй эпилог. Он прекрасен своей непосредственностью. Древний книжник-переписчик был так скандализирован прочитанным, что не смог не оставить пометку для всех, кто после него обратится к тексту. Он, конечно, склоняет голову перед авторитетом, но исподлобья бубнит свое, и краткий смысл этого «своего» — «не берите в голову». Отечески-охранительная позиция звучит в каждом слове и формализуется в выражении сын мой,
ни разу не встретившемся до этого в книге. Никогда автор Екклесиаста так свысока не обращается к своему читателю-собеседнику, а ведет с ним равный диалог, предлагает итоги размышлений всей своей жизни на суд равного, оттого здесь так много открытых вопросов.