В описании событий, вводных к основной части, ярко вырисовывается параллель Гадассы с другим ветхозаветным героем — Иосифом. Оба прекрасны, оба мудры, оба, ввиду неких внешних для них обстоятельств, пользуются благоволением властей предержащих и восходят на самые высоты.
Но если в этой книге одно из действующих лиц сокрыто, то в Бытии о Нем говорится явно — это не обстоятельства, а Живой Бог:
Столь прекрасна оказалась воспитанница Мардохея, что царь остановил на ней свой выбор, не встречаясь с остальными претендентками, предпочел ее всем подопечным Гегая и Шаазгаза — девицам и наложницам. И ведь царь был весьма привередлив — выбор невесты тянулся четыре года: в третий год царствования произошел инцидент с Вашти, а в брак с Есфирью он вступает в седьмой год в месяц тевет (от вавилонского тебету
«потопление»[12]), приходящийся на декабрь-январь.Пир в честь этого события по самой своей сути отличается от первого торжества, описанного в книге. Первый был пиром превозношения и гордости — царь желал удивить богатством, здесь же праздник мира и милости — он отсылает дары и уменьшает налоги, благодетельствуя другим. Что это, как не благотворное влияние новой супруги?
Возможно, девиц собрали, чтобы распустить по домам тех, кто так и не попал на встречу с царем («Йосеф леках», см. Свиток Эстер, 87), возможно — наоборот, после свадебных торжеств гарем продолжил пополняться обычным образом. Подобную практику — существование гарема при одной или нескольких официальных женах, дети которых становились наследниками престола, — мы видим не только у языческих правителей, но и у находящихся в той же культурной парадигме царей Израиля, например у Давида (см. 2 Цар. 16: 20–23) и Соломона (см. 3 Цар 11:1–3).
Несмотря на исключительное возвышение, Есфирь продолжает являть свое послушание воспитателю, бывшему ей вместо отца.