Любое сколь угодно беглое знакомство с Песнью Песней дает понять, что она говорит о любви мужчины и женщины — любви страстной, горячей, не имеющей ни конца ни начала. Но если христианские комментаторы, затушевывая это смысловое поле, предпочитают говорить об аллегориях, обращают внимание на знаки и образы, то большинство иудейских экзегетов вовсе отвергают прямой смысл текста.
С точки зрения иудаизма, которую в общих чертах разделяют и христиане, Библия — это многослойный текст. За прямым — так называемым телесным смыслом, именуемым пшат,
— кроются аллегорический, нравственный и мистический смыслы, часто очень далекие от прямого. Так вот, иудейские мудрецы почти всегда категорически отказывают Песни Песней в пшате, вся она — только о духовном, только о небесном.Но насколько верно такое разделение? Разве любовь, в том числе и та, что реализуется в сексуальности, не может быть чистой и возвышенной? Если автор книги избрал эти образы для описания духовных реалий, значит, в образах человеческой любви есть нечто общее с духовными реалиями, позволяющее использовать первые для объяснения вторых. Итак, постараемся узнать, о чем же она — лучшая из всех песен Библии, о какой любви говорит, чему учит и к чему призывает.
Глава 1
В книге нет формально организованных начала и конца. Нет сюжетной завязки, равно как нет и какого-либо прозрачного финала. Не вполне ясно, сколько участников повествования. И наконец, не раскрыты и действующие лица, возлюбленные, — кто они? Экзегеты дают массу вариантов, от Соломона и дочери фараона или царицы Савской до пастуха и пастушки.
В таком темном экзегетическом лесу прекрасно растут разнообразные теории, видящие в тексте то мистическое откровение, то сборник свадебных песен. По мере чтения мы попытаемся найти путь в дебрях толкований.
Книга начинается с возгласа возлюбленной, обращающей на себя внимание возлюбленного. Однако здесь нет обращения — она не говорит «лобзай», но
Знаковый факт: текст во многом построен таким образом, что указывает на женскую инициативу, он даже начинается с прямой речи возлюбленной. Это кажется совершенно удивительным в патриархальном мире Древнего Востока. Объяснений, не являющихся взаимоисключающими, может быть два. Первое — теологическое. Ветхий Завет часто делает акцент на уникальной роли женщины в истории народа и каждой конкретной семьи — это героини, от Деворы и Иаили до абстрактно-идеальной «добродетельной жены» Книги Притч (31: 10–31). Ева — мать всех живущих, живет в каждой своей дочери, и одна из них исполнит сказанное праматери: родит Того, Кто сотрет главу змия. Место женщины в истории спасения огромно, хотя и затенено, вследствие грехопадения, подчинением мужу —
Второй довод: подобного рода тексты, давшие выразительные средства автору Песни Песней, были широко распространены у соседей иудеев — египтян, где положение женщины в обществе было выше, чем у большинства народов Леванта. В прекрасных переводах Анны Ахматовой слышится эта яркая женская инициатива:
Возможно, перед нами возвышенная богословская идея, подчеркивающая истинную роль женщины в бытии мира, выраженная с использованием лучших культурных наработок соседних народов.
Если говорить о возможной аллегории, нельзя пройти мимо откровения Бога Своему избраннику Моисею, названному в Писании «другом Божиим», — с ним Бог говорил лицом к лицу (см. Исх. 33: 11). Человеческая душа ищет единства с Богом, как Моисей, и более, чем Моисей, не просто лицом к лицу, но губы к губам: поцелуй как символ плотнейшего единства —