Своя земля

— Там эти штуки давно решили, — сказал он и начал рассказывать о новых сеялках точного высева, об одноростковых семенах свеклы, выведенных на Украине, о химической прополке посевов. Женщины слушали внимательно, с взыскательной пристальностью. Ламаш вдруг почувствовал в себе беспокойный дух убеждения, когда хочется, чтобы каждое слово вошло в души тех, кто слушает, и отозвалось тем же волнением. Он говорил легко, и то, чего касался, само по себе привлекало слушателей, потому что сулило благодатные перемены в их многотрудной судьбе, и замечал, как постепенно расправляются брови и общее выражение мягкости и задумчивого удивления ложится на лица.

— Хорошо, как в сказке все одно, — сказала Фиска, прищуриваясь, словно пыталась въявь увидеть то, о чем только что услышала. — Почаще бы так, Владимир Кузьмич, очень завлекательно говорите.

— Фиска по сказкам соскучилась, — прыснула какая-то бабочка, и женщины захихикали.

— А почему так, слушаешь вас, а веры и на столечко нет? — вся подаваясь вперед и показывая кончик пальца, с вызывающей хитростью спросила Надя.

Ламаш повел плечами.

— Вы только не обижайтесь, — сказал а молодая женщина. — Мы не то что не верим, а как-то сомневаемся.

— Ты не пори глупости! — осадила Анастасия Петровна дочь. — Кто это сомневается?

— Да хотя бы я! — ответила Надя, окидывая Ламаша озорным взглядом. — Как что хорошее, так где-то далеко, не у нас. Фиса правильно сказала: как в сказке. Либо нам начальники достались такие ленивые, не хотят заботиться о нас, либо не знаю что… Только мимо нас проходит все хорошее.

— А ведь Надюшка дело говорит, Володимер Кузьмич, ты ее не кори, — заметила Анна Матвеевна. — Мы и так уж толковали: там хорошо, где нас нет.

— Погодите, и у нас все будет, — сказала Анастасия Петровна.

— Безусловно, — согласился Владимир Кузьмич. — Все это правда, но обо всем сразу рановато думать. У нас еще многого не хватает, тех машин, например, какие нужны. Однако дойдет и до нас, и мы забросим тяпку куда подальше…

— Пока солнце взыйде, роса очи вые, — перебила Анна Матвеевна и тут же скомандовала: — А ну, бабы, распогаживается, кажись, забирай тяпки и на свеклу.

Пригибаясь, женщины проходили в проем шалаша, мимо Владимира Кузьмича. Надя проскользнула следам за матерью. Уже выскочив наружу, она обернулась и со смехом сказала:

— А вы и вправду хорошо рассказывали, не сердитесь…

8

На половине пути к полевому стану трактористов Ламаша вновь застигла непогода. Вслед за грозой наступало ненастье: небо сплошь обложило сизыми тучами — ни просвета, ни голубинки в нем, — из них сыпался мелкий, как пыль, бесшумный дождевой сеянец. Даль затянуло пепельной наволочью, как будто наступал вечер. Неслышный в поле, дождь славно усилился и сделался гуще в лесочке, на опушке которого расположился стан. Шорох шел от дерева к дереву, скапливался в ладошках листьев, дождинки срывались на траву, глухо перестукивались по всему леску. Запахло сладкой лесной сыростью. Дорога расплылась, колеи затянуло ржавой грязью. Скатанная с листьями и хвоинками, она облепила колеса. Жеребец аспидно потемнел, ступал неторопливым шагом.

Ламаша крепко промочило в дороге. Плащ набух от влаги, края фуражки обвисли, роняя на шею теплые капли, но Владимир Кузьмич не ощущал неудобства. Он не торопил жеребца, как если бы желал, чтобы и его вместе с полями и леском обмыл долгожданный дождь.

На полевом стане стоял трактор Саньки Прожогина. Кухонька под навесом, бочки из-под солидола, столик и лавки под огромной грушей залило водой, в лужинах плавал лесной мусор. Не надеясь застать кого-либо на стане, Владимир Кузьмич толкнул дверь. В будке было по-вечернему сумеречно. Западая в маленькое оконце, свет рассеянно расположился и по заклеенной плакатами стенке, и на широких полатях, где из-под бараньего тулупа торчала голова повара Гриньши Клинка. Гриньша спал, оттопыря толстые синеватые губы. Не сразу Ламаш увидел Саньку Прожогина. Поставив локти на колени и положив в ладони голову, тракторист неподвижно сидел в углу. На стук двери Санька и головы не поднял.

— Ты что тут делаешь, Александр? Спишь? — спросил Владимир Кузьмич, расправляя полы плаща и усаживаясь на сене возле головы Гриньши.

Санька туманно-черным взглядом окинул председателя и нехотя ответил:

— Не-ет, так… задумался я.

— А где остальные?

— По домам разбеглись, Владимир Кузьмич. Все одно в поле не работать.

— Та-ак, — Ламаш достал папиросы, вытащил одну себе, протянул пачку трактористу. Они прикурили от одной спички, пряча ее в сложенных ковшом ладонях, как привыкли прикуривать в поле, на ветру. — Та-ак, значит, — снова протянул Владимир Кузьмич и покосился на курчавые, невпрочес волосы вытянутой в затылке головы Гриньши, — на ощупь они, наверное, были жестки, как проволока.