Сын Эльпиды, или Критский бык (СИ)

Я сказал и о войне у нас на Родосе, и о смерти отца. Когда я перешел к тому, как бежал на Крит, и упомянул мою невесту, Анхес вдруг подняла руку, прерывая меня: она обратилась к мужу.

- Анхес просит тебя рассказать о твоей невесте подробнее, - перевел Исидор. Нахмурившись, он коснулся моей руки и спросил:

- Ты ей признаешься?

“Признаешься!” Как будто это составляло мое главное преступление…

Я кивнул. После чего рассказал его жене, жертве изуверов-персов, кто такая Поликсена.

Когда Исидор передал жене мои слова, Анхес свела брови и посуровела. Ее точеные прямые плечи опустились. А потом египтянка быстро и резко проговорила что-то.

- Моя жена сказала, что ей жаль эту девочку еще больше, чем себя, - перевел Исидор.

Я не стал спрашивать, почему. Иных тайн женского сердца лучше не касаться - это я давно понял.

Мы некоторое время помолчали, сидя втроем за двумя обеденными столиками. Анхес разлила вино, но я едва пригубил свою чашу. А потом Исидор спросил - хочу ли я, чтобы он дал мне убежище.

- Твое положение на Родосе плохо, я это понял, - сумрачно сказал мой друг. - Но путешествовать через всю Та-Кемет еще опаснее. Да будут благословенны боги, что осияли твой путь к нам…

Я горячо подтвердил, что именно этого я и желал бы больше всего.

Исидор повернулся к жене, и некоторое время они оживленно говорили на своем языке. Было видно, что он и его супруга крепко дружны, - а это даже лучше любовной страсти. Вдруг я опять ощутил себя лишним в их доме, ничтожным чужаком!

- Анхес согласна, что дать тебе убежище - это Маат, - сказал Исидор, вновь обратившись ко мне.

Потом он улыбнулся, и из блюстителя египетской нравственности и жреца снова превратился в моего дорогого друга.

- Живи у нас сколько пожелаешь.

Я от всей души поблагодарил его; потом поклонился Анхес и поблагодарил ее тоже. Я не собирался обременять их собой долее месяца - насколько я понял, война здесь уже почти закончилась, потому что египтяне истощили силы. И вряд ли меня будут искать на Крите так долго.

Хотя я намеревался написать письмо Поликсене перед отъездом - чтобы обо всем узнать у нее наверняка.

Я прожил у Исидора с женой три с половиной декады. Я платил Анхес за гостеприимство, хотя пояс мой к концу срока изрядно полегчал: но этого требовала простая порядочность.

Я узнал эту египтянку немногим лучше, чем вначале, - она была молчалива и все чувства приберегала для мужа. Как и следовало добродетельной жене, на мой взгляд. Однако в доме Исидора я нашел бабушкину лютню и порою утешал их обоих своим искусством. Анхес мои песни трогали до слез, но я подозревал, что это не дань моему таланту: музыка вызывала у нее счастливые воспоминания о невозвратном прошлом…

Война действительно кончилась. Даже если Аха-Рахотеп и доставил новую партию оружия ливийскому войску царя-скитальца, ни о каких выступлениях с юга мы более не слышали. И это оказалось облегчением для многих, несмотря на то, что Египет опять был поставлен на колени.

Я беспрепятственно посетил Навкратис и отправил письмо на Крит. Страна уже начала залечивать раны, и река почти очистилась от трупов. Персы, которых я видел по дороге, снова держались в Египте как полновластные хозяева, но мира не нарушали.

Поликсена ответила мне сама - я с жадностью прочел строчки, выведенные ее милой рукой с ученической старательностью; потом я перечел ее письмо и поцеловал его. Моя невеста писала, что обо мне действительно спрашивали в Кноссе, но это было почти месяц назад, и их семью никто не заподозрил в укрывательстве. Я мог смело возвращаться!

Я с чувством глубокой признательности простился с Исидором и его женой и покинул многострадальный Египет, отправившись обратно - на родину моего сердца.

========== Глава 21 ==========

Поликсена встретила меня в белом ионическом хитоне - она вообще предпочитала одежду с рукавами; с волосами, скрученными в узел. Ей очень хотелось мне нравиться и хотелось походить на эллинку - но кровь с годами все сильнее брала свое. Поликсена была азиаткой даже больше, чем наполовину, - как выяснилось, ее мать, золотоволосая ионийка Геланика, была внучкой лидийского перса.

Однако мы слишком радовались друг другу, чтобы помнить о том, что нас разделяло. В такие дни особенно ценишь жизнь и любимых. Поликсена торжественно вынесла и надела мне на шею золотого бычка; а потом, наклонив мою голову, поцеловала меня в лоб. Как будто готовилась занять место моей матери…

“Супруга бога и его мать… но тебе еще рано знать об этом”, - неожиданно вспомнились мне слова Эльпиды о боге критян. Было так непривычно опять ощущать тяжесть амулета. А Поликсена смотрела на меня и улыбалась, гордая собой.

- А у меня для тебя письмо, - вдруг заявила она. - Из Линда.

- От матери?.. Что же ты молчала! - воскликнул я.

Девушка засмеялась, наслаждаясь своей ролью.

- Не все же сразу! Подожди, я тебе принесу его.

Она быстро вышла и вернулась в общую комнату, где мы сидели, с папирусом в руках. Свиток был запечатан красным воском. Я непроизвольно проверил, цела ли печать: Поликсена увидела это движение и рассердилась.