Сын Эльпиды, или Критский бык (СИ)

По пути нам никто не встретился, и не было слышно ни звука, кроме похрустывания наших сандалий и треска цикад. Когда закат догорел, вскоре высыпали звезды. Глаза мои привыкли к темноте, и я ясно различил впереди слева очертания циклопического дворца, к которому уступчато поднимались каменные террасы.

Поликсена приостановилась и оглянулась на меня, придержав свое алое покрывало. Я кивнул; и увидел, как моя нареченная белозубо улыбнулась в ответ.

Она стала карабкаться наверх, придерживая свою тяжелую юбку с оборками, а я последовал за ней. На площадке перед дворцом, под огромными красными колоннами, мы остановились, тяжело дыша. Это было не только утомление и волнение - возбуждение все сильней охватывало нас обоих…

Потом Поликсена глухо проговорила:

- Сперва пойдем туда, к лестнице… зажги факел… а потом вернемся в зал, куда я укажу. Хорошо?..

Я видел, что моя жена уже едва стоит. Я взял бы ее на руки, если бы мог; но я не мог этого, и только подошел к ней и ласково коснулся горящей щеки.

- Как скажешь, любимая.

Поликсена молча отвернулась и, плотнее запахнув легкое шелковое покрывало, направилась внутрь дворца. В лабиринте было темно, гораздо темнее, чем снаружи, - и стало бы поистине жутко, если бы я не изучил так дорогу. Звезды и месяц светили сквозь проваленную крышу, и красочные фрески тоже немного рассеивали мрак; но человек, незнакомый с этим местом, несомненно, быстро потерял бы дорогу и пришел в отчаяние. Но Поликсена опять зашагала уверенно - как будто древнейшие боги этого дворца и духи его обитателей направляли ее.

Наконец мы дошли до того места, где лестница вела в подвал.

- Зажги огонь! - приглушенно воскликнула Поликсена.

Я ощупью нашел у стены факелы, трут, кремень и кресало, и развел костерок. Руки у меня дрожали, и получилось только с третьей попытки; потом я зажег факел.

Поликсена, которая остановилась на расстоянии от меня, не приближаясь, улыбнулась и протянула мне руку.

- Хорошо! Теперь идем в зал, там в стене есть кольца-держатели…

Она была бесподобно хороша в свете моего факела. Мое желание вспыхнуло, как это пламя. Но тише! то, что случилось дальше, только мое, не для чужих глаз: я непременно сожгу эту часть потом, когда закончу. Однако теперь - я должен запечатлеть это, хотя бы для одного себя.

Моя жена привела меня в зал, где на стене была изображена процессия юношей с ритонами: красные фигуры их колыхнулись, будто живые, когда я осветил их. В противоположную стену, на уровне моих плеч, были вделаны каменные кольца, и в одно из них я вставил мой факел.

Он озарил только середину зала - и Поликсена ступила в этот освещенный круг, точно для жертвоприношения. Она присела и поманила меня рукой.

- Иди… ко мне.

Я уже знал - наитие подсказывало мне, что я должен делать. Я расстегнул брошь на плече и снял мой плащ из белой мягкой шерсти; и постелил его на холодный каменный пол.

Поликсена спрятала в лицо в ладонях; потом храбрость вернулась к ней, и она скинула свое алое покрывало. Потом развязала посеребренные ремешки сандалий, оплетавшие ноги до щиколоток. Распустила свою косу, и волны черных волос, благоухающих розовым маслом, укрыли плечи и спину, почти достигнув колен.

И, наконец, она расстегнула пояс и медленно потянула кверху свое платье…

Под этим платьем на ней был только вышитый белый кусочек материи между бедер, скрепленный шнурами. Поликсена не стала снимать его, и молча улеглась на приготовленное мною ложе, закрыв глаза.

Несколько мгновений я глядел на это диво - ее смуглая красота превосходила всякие описания… она взывала ко мне, и жажда обладания стала почти непереносимой. Но вдруг я увидел, как вздрагивает смуглый живот моей возлюбленной, как она часто дышит и напряглась всем телом, ощущая себя жертвой моей страсти. И я больше всего на свете захотел преодолеть эту отчужденность, чтобы моя Поликсена не испытала страха и боли… я хотел дать ей такое же наслаждение, какое она обещала мне. Чтобы она отдалась мне самозабвенно и не пожалела о том!

Я опустился подле нее на колени и погладил по мягким волосам; Поликсена вздрогнула.

- Тише… я не причиню тебе боли, - прошептал я.

Она вдруг шевельнулась и протянула мне что-то. Маленький лекиф - сосуд для масла, который моя жена сжимала в руке: а я и не заметил!

- Мама сказала… это будет нужно. Возьми, - прошептала она с настойчивой мольбой.

Я осознал, что это значит, и на миг меня ослепил гнев. Геланика давала своей дочери такие наставления! Кто знает, чему еще могла научить ее эта наложница двоих персов?..

Но я подавил эти недостойные чувства и взял флакончик с маслом. Он вправду мог понадобиться: я многое слышал и запоминал из разговоров о женщинах в разных домах, где мне случалось выступать.