Сын менестреля

– Но как же веревки? – тихо спросила Брид.

Морил покачал головой:

– Не могу. Я пытался. Кажется, я могу влиять только на людей.

Один из солдат повернулся и увидел, как Киалан обвис. Когда Толиан вернулся, переговорив с командирами, ему указали на пленника. Толиан только пожал плечами и отправился куда-то еще.

– Ненавижу Толиана! – прошипела Брид.

Морил ничего не ответил. Он стоял на коленях, баюкая свою квиддеру, и думал так напряженно, как никогда в жизни. Тем временем солдаты переглянулись, осмотрелись по сторонам, проверяя, нет ли поблизости Толиана, и распустили петлю на запястьях Киалана, так что он соскользнул на колени, а его голова повисла почти вниз макушкой.

– Смотри, Морил! – прошептала Брид. – А ты все-таки развязал веревки… вроде как.

Морил и сам прекрасно это видел, хотя со стороны никто бы не заметил. Он воспринимал все так же остро, как в Нитдейле, когда оказался в тюрьме. Он мог совершенно точно сказать, сколько командиров, пехотинцев и всадников находятся в той части долины, что на виду. Он замечал, когда к армии присоединялся новый отряд рекрутов и сколько человек было в каждом новом отряде. Четыре отряда пришли за то время, пока он стоял на коленях и думал, а Киалан висел вниз головой, беспомощно обмякнув. Морил заметил, что они приходили не по дороге, а через лес, чтобы их сбор оставался тайной. И еще он заметил, что почти все вновь пришедшие были несчастны. Они шли, волоча ноги и склонив головы, как Киалан и Дагнер, когда их схватили. Без сомнения, мало кто из солдат присоединился к Толиану по доброй воле.

Морил все думал, думал… Он был уверен, что квиддера у него на коленях способна спасти их троих и благополучно доставить на Север с известием об армии Толиана. Он даже знал, что для этого требуется. Единственное, чего он не знал, – как разбудить в квиддере ее силу.

Морил больше не сомневался: квиддера откликалась на его мысли. Но как бы ему пропустить все свое существо через нее, чтобы набрать такую исполинскую мощь, которая нужна для их спасения? Отец сказал, что он, Морил, разделен на две половинки. И когда соберется в единое целое, то невозможно даже предсказать, на что он будет способен. Наверное, Кленнен имел в виду, что Морил то погружался в мечты, то становился невероятно внимательным и приметливым, как сейчас.

А Киалан сказал, что одно другому не помеха, если только Морил не уходил в свои грезы с головой, прячась от действительности. Так что, решил Морил, наверное, отец говорил все-таки не о том.

Была ведь у него и другая половинчатость: мать – аристократка-южанка, а отец – борец за свободу и менестрель с Севера. Гремучая смесь, как сказал Дагнер. Холод и жара, запреты и свобода, скрытность и откровенность… Но Морил был чем-то большим, чем просто слиянием этих противоположностей. Он мало что унаследовал от своих предков-южан. Во всяком случае, он не был бесчувственным извергом, как Толиан, хоть они и в родстве. И все же, как ни страшно было это признать, холодность графа напомнила ему о Линайне. Мать никогда не теряла головы, и Морил тоже. Если бы Брид не вмешалась, он точно смог бы убедить Толиана, что никто из них Киалана в глаза не видел, и Линайна на его месте сделала бы то же самое. А еще южане всегда верны своему слову. Вот почему Линайна не бросила Кленнена, хотя ненавидела жизнь в повозке и не поддерживала его борьбу за свободу. И Морил вдруг понял, что именно верность своему долгу тянет его в путь – верность Северу.

Следующий шаг в его размышлениях был таким неприятным, что Морил бы отступился, если бы не чувствовал: этот путь надо пройти до конца, иначе квиддера не поможет. Ему пришлось признать, что он бросил мать. Он уехал и оставил ее, хотя она пыталась сделать так, чтобы все они были счастливы. Оставалось надеяться, что он не разбил ей сердце. Только сейчас Морил понял: встреча с Толианом в Маркинде стала для него всего лишь предлогом, чтобы отправиться на Север. И уехав вот так, он попытался отказаться от той части своей души, которая принадлежала Югу.

А потом Морил попытался понять, что он унаследовал от Кленнена. Одни только боги знают, что за странная кровь текла в жилах менестрелей. Они все умели петь и играть. Они видели больше, чем другие люди, а некоторых из них посещали видения. Но Морил знал, что от самого Кленнена он получил свободолюбие и тягу к Северу. Остальное было наследием всех странствующих музыкантов.

Самое загадочное, как по-разному Север и Юг переплелись в них троих: Брид, Дагнере и Мориле. У Брид была резкость Линайны, отчасти ее ловкость, и она унаследовала любовь Кленнена к игре на публике, но не его таланты (хотя сама считала иначе). Дагнеру досталось от отца куда больше дарования, но сдержанностью он пошел в мать и даже превзошел ее в этом. На самом деле, именно унаследованная от матери верность долгу заставила Дагнера двинуться на Север продолжать дело отца, хотя он понимал, что вряд ли справится. И никто из них не унаследовал размаха Кленнена. Но ни Брид, ни Дагнеру отец не говорил, что они состоят из двух половинок…