Сын менестреля

Морил обнаружил, что зашел в тупик. Нет, так ему до силы квиддеры не добраться, надо попробовать иначе. В этом их единственная надежда. Только что прибыл уже третий отряд рекрутов. Долина наполнялась солдатами, а на Севере ничего не знали. И граф Ханнартский не решится действовать из-за того, что его сын в плену. Кроме того, Морил понимал, что Киалан не может быть в безопасности рядом с Толианом. Граф несколько раз проходил мимо, и взгляды, которые он бросал на обвисшее тело Киалана, ясно говорили: Толиан предпочел бы, чтобы пленник оставался в сознании и корчился от боли.

Морил подумал о самой квиддере. Хотя Осфамерон мог воздействовать ею на что угодно, Морил, похоже, был способен влиять только на людей. В чем-то это было правильно, соответствовало законам музыки. Ты играешь, люди слушают, и музыка на них действует. Тогда что именно нужно вложить в исполнение, чтобы призвать силу?

Морил не знал. Он только смутно догадывался, что именно сделал, лишив Киалана чувств. «Ладно, – подумал он. – Чего же не делал мой отец, раз смог воспользоваться этой силой всего один раз?» И он стал думать о Кленнене, каким он его знал изо дня в день: большом, жизнерадостном, разговорчивом… И как он надоел Киалану, трижды пересказывая одну и ту же историю. Морил стал размышлять о том, как отец был Вестником: водил всех за нос, действуя на самом виду, и наслаждался своей хитростью. Киалан вон совершенно уверен в том, что Кленнену нравилась эта игра. А потом Морил подумал о том, как часто Кленнен говорил: «Запомни это», словно надеялся, что один из них когда-нибудь запишет все его высказывания. Может быть, Брид это и сделает, решил Морил, едва заметно улыбнувшись. А потом он вспомнил одно высказывание Кленнена – в тот день, когда они встретили Киалана. Кленнен сказал, что наряды для выступлений – как жизнь: «Что внутри – никто не знает, важно лишь то, как мы выглядим и что за представление показываем». Позже Кленнен попросил Дагнера повторить эти слова, и Дагнер ошибся, сказав: «Что-то насчет того, что жизнь – это всего лишь представление».

И тут Морил подумал, что дело именно в этом. Кленнен был одним сплошным представлением. Многослойным представлением. Он был лучшим менестрелем Дейлмарка и пользовался этим, чтобы играть роль Вестника, и он был Вестником, потому что пользовался своей искренней любовью к свободе, чтобы играть роль странствующего менестреля. Туда и обратно, снаружи и внутри Кленнен давал представление – даже для своей собственной семьи. Вся его жизнь говорила: «Посмотрите на меня!» Он понимал, что он – актер, и использовал это понимание, как Брид в Нитдейле использовала свое настоящее горе, чтобы представление получилось лучше. Но Кленнен не мог пользоваться квиддерой. Она отказывалась говорить: «Посмотрите на меня!» Она действовала не так.

Но если не говорить: «Посмотрите на меня!» – то что следует говорить? Морил почувствовал, что движется по верному пути, и воспрянул духом. Он стал думать о Дагнере. Киалан назвал игру Дагнера «совсем другим представлением». Морил почувствовал к Киалану теплую благодарность. Киалан обратил его внимание на важные вещи. И уже только за это его следовало спасти и вернуть на добросердечный, самоуверенный, прямолинейный Север, его родной дом.

Но Дагнер… Дагнер был стеснительный. Он никогда не говорил: «Посмотрите на меня!» – потому что смущался, когда люди на него смотрели. Вместо этого он немного приоткрывал людям свои мысли – через песни. «Смотрите, – словно говорил он. – Извините. Вот что я думаю. Надеюсь, вам это понравится». И людям это нравилось. Не так, как им нравился Кленнен, а так, словно им сказали нечто новое.

Морил понимал, что не способен – по крайней мере пока – создать нечто новое, как не способен использовать свои подлинные чувства на благо представления, как Брид. Тогда оставались старинные песни – специальность Морила. Это ему поможет? Да, поможет – опять-таки благодаря Киалану. Только этим утром Киалан спел ту песню Адона…

А может быть, она была написана именно об этой квиддере? «Безграничная истина! – подумал Морил с нарастающим ликованием. – Не привязанная к месту, изменяющая пространство. Такова квиддера, когда призывают ее силу».

Значит, он все понял. Ты играешь. Но ты не говоришь при этом: «Посмотрите на меня!» Нельзя говорить и как Дагнер: «Вот что я думаю». Если бы скромная манера Дагнера была правильной, Кленнен бы отдал квиддеру ему. Нет. Надо стоять во весь рост и говорить открыто. «Это истина, – должен говорить ты. – ЭТО ИСТИНА. И хотя, может быть, я не очень хорошо ее передаю, она все равно остается истиной». Вот так. Как бы невероятно трудно это ни было…

Морил немного поморгал, собираясь с духом. Четвертый отряд рекрутов брел по долине, а Толиан снова шагал к пленникам. С ним шли те самые дружинники, которые были при нем у озера. И у всех был такой же неприятно-решительный вид. Когда они дошли до Киалана, Толиан пнул его носком сапога. Киалан безвольно дернулся.

– Приведите его в себя, – приказал он. – Он должен написать письмо.