Табия тридцать два

А через несколько дней с Финского залива подули холодные ветры, небо затянуло низкими серыми облаками, принялся сеять мелкий, скучный, нескончаемый дождь. Дождь усиливает паранойю. В стуке капель угадывались чьи-то крадущиеся шаги, в туманной мороси мерещились странные силуэты, и во время телефонных разговоров раздавались в трубке непонятные щелчки. Нервничая все больше, Кирилл начал передвигаться по городу хитрыми петляющими маршрутами; он завел привычку нырять в проходные дворы, перебегать дорогу в самых неожиданных местах, а еще полюбил сидеть целыми днями в кафе-клубе «Бареев» на углу Невского и Литейного проспектов. Из подвального окошка открывался прекрасный вид на перекресток – прохожие шли мимо под струями дождя, шлепали по огромным лужам, не зная, что за ними наблюдают, и это почему-то успокаивало Кирилла, давало ощущение минимального контроля над ситуацией. Он мог проводить в «Барееве» по шесть, по восемь часов кряду, потягивая дешевое пиво, бросая быстрые взгляды на новых посетителей, пристально всматриваясь в городской пейзаж за окном (надеясь отыскать ту приземистую фигуру, сопровождавшую его на Камской). Увы, дело было не только в том, что «Бареев» хорош как наблюдательный пункт; просто в какой-то момент Кириллу стало страшно оставаться одному в пустой комнате общежития.

Каисса, как завидовал Кирилл публике, веселившейся в кафе!

Эти люди ничего не знали и поэтому ничего не боялись; они наслаждались летней (пусть и дождливой) погодой, радостными (пусть и нелепыми) разговорами; они спорили, хвастались, флиртовали, пили чай и вино, назначали встречи, ждали друзей; они были счастливы. Вот три девушки (судя по всему, студентки кафедры промышленного дизайна) за соседним столиком увлеченно обсуждают художественные стили шахматных фигур («– Все любят стаунтон, но как по мне, он уж слишком отдает викторианской Англией. – О да, пора возрождать стиль режанс! – Селенус ceteris paribus[61] еще лучше режанса. – Не согласна, но вижу прогресс в твоих вкусах; полгода назад ты восхищалась барлейкорном и калвертом»). Чуть дальше, под пыльным фикусом, какой-то десятиклассник с жаром доказывает подруге, что шахматы – самый лучший медиум для изъявления чувств («– Раньше надо было искать слова, а ведь слова всегда врут, и ведут не туда, и, кроме того, стираются от постоянного употребления. Сегодня юноша уже не может сказать девушке: „Люблю тебя безумно“, потому что понимает, что она понимает (а она понимает, что он понимает), что подобные фразы – прерогатива пошляков. Но, хвала Каиссе, у нас есть шахматы. В XIX веке придворные дамы использовали мушки, искусственные родинки, в качестве особого языка: мушка, прилепленная в углу глаза, означала: „Я вами интересуюсь“, мушка на верхней губе: „Я хочу целоваться“. Вот и сейчас то же: если молодой человек на первом свидании играет с девушкой Королевский гамбит – все ясно без слов. – Да… Пожалуй, ты прав! Но что, если эта девушка не отвечает 1…e5, а уходит в полуоткрытые дебюты? – А-ха-ха, зависит от того, какой именно полуоткрытый дебют она выберет. Защита Каро – Канн говорит юноше: „Пойди умойся!“; Французская защита: „Я пока не решила“. – А если Скандинавская? – О, это все равно, что прошептать: „Возьми меня здесь сейчас же“. – М-м, может быть, сыграем партеечку?»). Какая-то странная теория, – думал Кирилл, невольно прислушиваясь, – впрочем, amantes sunt amentes[62]. (И ему стало грустно от собственного одиночества: что там делает теперь Майя? какие выбирает дебюты, играя с Брянцевым?) А время тянулось среди чужих разговоров, чужих лиц, чужого смеха, и Кирилл, вместо того чтобы заниматься чем-то полезным, сидел, смотрел на дождь за окном, размышлял о судьбе шахмат после наступления «ничейной смерти» (ведь и крестики-нолики были когда-то интересной игрой, а теперь все знают, какие делать ходы, чтобы избежать поражения, и любая партия завершается вничью, и все кончено навсегда;

никому больше не нужны эти крестики-нолики).

В один из таких однообразных монотонных дней Кириллу позвонили с незнакомого номера. Он взял трубку – и, к своему изумлению, услышал голос Ксении Александровны.

– Кирилл, здравствуйте! Извините за беспокойство, – Ксения Александровна была явно чем-то взволнована. – Нам с вами нужно поговорить. Я знаю, вы хороший человек, но сейчас вы ведете себя просто непорядочно. Вы понимаете, что так делать нельзя?

Кирилл ничего не понимал.

– Ксения Александровна, что случилось? О чем вообще речь?

– Я говорю о Майе.

– О Майе?

– Да. Вы же получали СМС-сообщения от нее? Почему вы их игнорируете?

Кириллу действительно в последнюю неделю пришло несколько (три? пять? семь?) СМС-сообщений от Майи с просьбами встретиться, поговорить, объясниться – но Кирилл не отвечал; а зачем отвечать, все же ясно. И сейчас он почувствовал себя неловко.

– Да, Ксения Александровна, получал, но…

– Кирилл, Майя места себе не находит! Кто вам позволил так мучать девушку?