Тайный дневник Натальи Гончаровой

Он без устали вовлекал меня в сложные фигуры танца, сначала прижимая к себе, обволакивая, потом отталкивая, чтобы снова грубо вернуть, нежно обнимая. Эти чудесные эротичные переходы, оставаясь вполне аристократическими, пьянили меня. Перемежающийся ритм отторжения и внезапного обладания увлекал и заманивал. В многообразных па мазурки для меня не оставалось тайн; Жорж Дантес и я, мы были двумя лианами, которые то сплетались, то расходились, чтобы тем вернее сойтись лицом к лицу, глаза в глаза. Это был в чистом виде танец любви; наши два существа сливались в полном единении; преображенная, я была на «ты» с ангелами. Все наблюдали за этой сценой, онемев; я вела себя дерзко, но никто не осмеливался высказывать критические замечания, потому что это был официально одобренный бальный танец! Александр не обманывался; в одном из своих писем он запрещал мне танцевать вальс и мазурку! Он сам написал: «Если поедешь на бал, ради бога, кроме кадрилей не пляши ничего».

Котильон также дозволялся. И я быстро поняла причину: в этой бурной сарабанде, которой завершались балы, мужчины и женщины телесно не прикасались друг к другу!

* * *

Мне нравилось мучить Александра. Ревность пожирала его. Он желал все знать, я повиновалась и тем самым наказывала его. Вернувшись с приема, на который он не захотел меня сопровождать, я рассказала с мельчайшими подробностями, как мужчины на меня смотрели, как польский дипломат Адам Осипович Ленский, «князь мазурки»… обнимал меня (чтобы поддразнить его, я заявила, что он был так же красив и привлекателен, как его тезка в «Евгении Онегине»), как граф Владимир Александрович Соллогуб желал меня. Немного позже Александр даже вызвал графа на дуэль! Я описывала жар их тел, то, как они нежно прижимали меня к себе, ласковые слова, которые они мне нашептывали, и наконец, едва завуалированные авансы, которые мне делал император!

– Раз уж вы желаете изобразить великого инквизитора Торквемаду, – дерзко заявила я, – полагаю, вы должны быть удовлетворены.

Александр сдержал свой гнев, облачился в тогу оскорбленного мужчины, напустил на себя непринужденный вид и, желая, чтобы последнее слово в разговоре, который мы вели по-французски, осталось за ним, сознательно перешел на русский:

Все, что ликует и блестит
Наводит скуку и томленье.

На протяжении целого месяца Александр не задал мне ни единого вопроса.

Начал проявляться истинный характер Александра: романтик на балах, самодержец дома! Он требовал, чтобы я пересказывала все свои разговоры, даже самые интимные, с Идалией. Он устраивал неожиданные проверки моих расходов и ежедневно расставлял мне маленькие ловушки, чтобы надзирать за моими передвижениями и визитами. Конечно, кокетка и мотовка, я пустилась в сумасбродные разорительные траты, мои модные платья тяжким грузом ложились на наш семейный бюджет.

Когда Идалия Полетика, моя кузина и наперсница, просила сопроводить ее в хозяйственных закупках, или когда Екатерина, моя сестра и сообщница, предлагала прогулку верхом, а главное, когда Жорж Дантес предлагал встретиться с ним в Аничковом дворце, мое сердце подпрыгивало от радости. Любой предлог был хорош, чтобы я могла жить своей жизнью. Моя любовь к балам стала частым поводом для наших ссор; чем яростнее он меня осуждал, чем больше впадал в скверное расположение духа, чем больше бранил, тем чаще я со зловредным удовольствием придумывала случаи показаться и покрасоваться в свете… Я обожала завлекать ухаживающих за мной мужчин. Наверное, мое поведение выглядело безнравственным, но для меня было жизненно важным обретать толику свободы, посещая многочисленные приемы, различные концерты и театральные представления.

На рассвете я покидала бал с княгиней Голицыной, прозванной «княгиней ночи», потому что она принимала гостей в очень поздний час. Она стала моей подругой и возила меня в своей великолепной карете с черно-золотым гербом и упряжкой из шести лошадей одной масти. Когда мы выходили из дворца, где давали бал, ливрейные лакеи, завидев великолепный экипаж, кидались оказать достойный прием его владелице. Если на земле была грязь или пыль, они без колебаний срывали с себя и бросали нам под ноги свои накидки, лишь бы мы не знали ни малейших неудобств. И я тоже чувствовала себя немного княгиней! Я обожала эти неописуемые моменты. На балах я оживала. Это было начало реванша, я мстила матери, я мстила Александру.