Тайный дневник Натальи Гончаровой

В Санкт-Петербурге проходили несравненные балы; сомневаюсь, что в целом мире, в Париже, Лондоне, Берлине и даже Вене можно было увидеть такую пышность, такое великолепие… Мы старались подражать, чуть ли не обезьянничая, европейским дворам, особенно французскому; Николай Первый особенно в этом усердствовал; разве не говорили, что царский двор был в те времена самым пышным в Европе? Женщины обожали там появляться, дабы показать себя, мужчины чванились последними победами, демонстрировали новые приобретения или же мерялись политическими покровителями. Если балы являлись тем местом, куда являлись, чтобы показать себя, то туда же приходили, чтобы разработать новые планы. Одно могу утверждать: балы не были местом нейтральным, куда устремлялись только в поиске развлечений. Они представляли собой особую вселенную, где немедленно распознавали мнимую аристократку, даму полусвета, принарядившуюся провинциалку, вдовушку на содержании, недавнюю фаворитку, растерянную дебютантку, едва расцветшую девицу, неискушенную простушку, слишком броскую авантюристку, пугливую девственницу; короче, любую еще не описанную планету, траектория которой пересекалась с другой: с претенциозным фатом, безденежным дворянином, не первой молодости бароном, лишенным титула князем, ссыльным графом, сексуально озабоченным мещанином, фальшивым донжуаном, отъявленным мошенником, разорившимся герцогом, престарелым красавцем в засаде, возбужденным царем… В сущности, бальные сезоны были лишь возможностью для золотой молодежи посетить рынок! Самые состоятельные молодые люди не желали смешиваться с недавними дворянками и выскочками; они выбирали самых красивых и самых родовитых; менее богатые продавали свой родовой титул и обращали свой взор на уродин, обладающих солидным приданым; едва женившись, они утешались, множа число любовниц.

А за этой выставленной напоказ рафинированной кастой поджидала в тени армада очаровательных и безжалостных юниц… Они были бестрепетны, лишены любой щепетильности, выцеливали мужчин зрелого возраста, которые обеспечат им безбедное существование и роскошный образ жизни; некоторые из них, сознательно бесстыдные, таких мужчин провоцировали, понимая, что дерзкий характер и вызывающий вид, который они на себя напускали, тех возбуждали! Другие, бедные и невинные, предлагали свою добродетель в качестве приданого.

В этих облагороженных джунглях среди соответствующей фауны всегда присутствовали представители одних и тех же семей: Юсуповы, Голицыны, Долгоруковы, Шереметевы. Двадцать-тридцать семей, сплотившиеся вокруг императора, задавали стиль, определяли нормы, выбирали темы обсуждений, устраняя все, что могло бы тем или иным образом поколебать моральное, политическое и общественное спокойствие империи. Строгановы или Демидовы, несмотря на недавно сколоченные огромные состояния, полученные от эксплуатации шахт на Урале или лесов, знали, что никогда не смогут соперничать с родом графа Шереметева или князя Николая Юсупова, другом королевы Франции Марии-Антуанетты. Вызывающе выставленный напоказ подбор драгоценностей госпожи Строгановой делал ее похожей на настоящую рождественскую елку, а броские платья Демидовых – карикатуры на французскую моду – никак не могли затмить врожденную изысканность, природную элегантность, естественную непринужденность семей настоящего дворянства. Когда я наблюдала за дочерями графини Шереметевой или князя Голицына, у меня возникало впечатление, что они начали танцевать уже в колыбели! И наоборот, достаточно было глянуть на напускные манеры и чопорный вид девиц из разбогатевших семей, на натянутое и заученное поведение их воздыхателей, как с легкостью угадывалось, в каком доме они росли. Это микрообщество, где не происходило ничего выдающегося, замкнулось в себе самом. Разве что брат шурина дальней кузины женился на сестре жены бывшего губернатора. Тут все друг друга или знали, или переженились между собой: так, князь Мещерский, когда-то за мной ухаживавший, отверг мою кандидатуру и переключился на Екатерину, дочь Николая Карамзина, друга Александра. Граф Строганов сочетался законным браком с княгиней Анной Трубецкой, дальней родственницей князя Трубецкого, главы декабристов! И тот же граф Трубецкой был свидетелем у моей сестры Екатерины, когда она выходила замуж за Жоржа Дантеса. И наконец, Идалия Полетика, моя подруга и кузина, была незаконнорожденной дочерью графа Строганова, который приходился мне двоюродным дядей. Круг замкнулся!