Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Это вам решать. Итак, – добавила я, – после их встречи, то есть классических обстоятельств бала и обмена пламенными взглядами…

Я испытывала утонченное наслаждение от этого бесконечного и нудного перечисления; я подстерегала его реакцию!

– Они в отчаянии расстались под инквизиторским взглядом мужа. Но что меня искренне привлекает, так это тема, которая навязчиво пронизывает весь сюжет: внутренняя борьба, которая происходит в принцессе между Желанным и Запретным, вы понимаете?

– В полной мере, – сказал Жорж.

– Еще одна деталь, – со смехом сказала я, – решительно, я теряю память! Между принцессой и ее супругом большая разница в возрасте!

И наконец, чтобы окончательно озадачить Жоржа, я добавила:

– Когда принцесса и герцог танцуют, их тела касаются друг друга, и в этот момент они чувствуют физическое влечение, почти магнетическое.

Это было неправдой, потому что в романе герцог Немурский всего лишь тайно за ней наблюдает. Но в любом случае Жорж не читал книгу и, по всей видимости, вряд ли когда-либо прочтет!

Он весьма элегантно сопроводил меня на место, поклонился и учтиво приветствовал Александра, который вернул ему приветствие… гримасой! Жорж, терпеливый и упорный, переждал несколько вальсов и мазурок: он хотел, чтобы о нем забыли. Почти в самом конце бала он воспользовался отсутствием осаждаемого поклонницами Александра, который куда-то отошел, чтобы снова пригласить меня.

– Вы любите танцевать, Наталья?

– Да, обожаю. Если бы я была более талантлива, а главное, более настойчива, то хотела бы стать одной из балерин Мариинского театра.

– Не хочу вам льстить, но в любом случае вы упустили свое призвание, – сказал Жорж, подмигнув мне.

– С тех пор, как вы в Петербурге, что произвело на вас наибольшее впечатление или поразило?

– Вы и вправду желаете это знать?

– Да, разумеется.

– Вы удивитесь!

– Музей, церковь, поведение людей, наши нравы, наши привычки?

– Нет, – сказал Жорж, – взгляды женщин.

– Что вы хотите сказать?

– Если бы я был художником, я бы постарался выразить эту внутреннюю красоту. Было бы банальностью сказать, что взгляд суть прибежище души; только он не подвластен времени, он не стареет. Когда я встречаю взгляд женщины в возрасте, то позволяю себе не отводить глаз, вплоть до неприличия, и не замечаю никаких перемен; он знак ее бессмертия и выходит за рамки ее существования. У женщины, которая претерпела все тяготы существования, эта единственная искра жизни еще видна и доступна восприятию. Она подобна звезде в небе; она кажется нам реальной; на самом же деле она погасла уже давно; но я еще вижу исходящий от нее свет, идущий из ее детства… Если я разобью зеркало, передо мной вновь предстанет та юная девушка с бездонными синими глазами, которая покоряла сердца, та до срока зрелая женщина, чей взгляд спокойно пронзал вас насквозь, читая в вашей душе, как в открытой книге…

– То, что вы говорите, очень поэтично и, безусловно, является плодом долгого опыта, – поддразнивая, заметила я.

Едва я успела произнести эти слова, как меня охватила смутная грусть. Я была женщиной, которая больше не знала, чего она хочет. Кстати, однажды Александр, устав от моих вечных вопросов, резко бросил мне:

– Чего вы хотите от жизни?

Это был главный вопрос, по сути своей философский, на который я не могла ответить; предвидеть свою судьбу, высказывать свои желания – это было выше моих сил. В тот день я глупо затихла. У меня было все, а я хотела чего-то другого, как капризный ребенок, который, едва получив новую игрушку, тут же теряет к ней интерес ради другой.

В карете на обратном пути, несмотря на присутствие Александра, мешающего погрузиться в мечты, мне достаточно было глянуть в окно, чтобы испытать мягкую эйфорию. В игре света и тени на неровно мелькающей листве я ясно различала лицо и мощную фигуру Жоржа, он сопровождал меня! Какой восторг! Простым усилием желания я оживляла в своем сознании незабываемые моменты: картины бала и нашей встречи.

Какое изумительное ощущение: эта сцена бала продлилась не более трех часов, но я воссоздавала ее, как мне было угодно; согласно своей воле, воображению и фантазии я ее продлевала, растягивая до бесконечности, или же, наоборот, я изымала из нее бесцветные моменты; я могла бесконечно разыгрывать ее в свое удовольствие. Это было чудесно, в моей душе сосуществовали два времени: реальное, внешнее, то, что отражалась на моих часиках, непреклонное, позволявшее Александру вынудить меня немедленно уехать с бала, и другое, внутреннее, принадлежащее лишь мне одной, невидимое, неразрушимое, неотъемлемое! Попытаться отобрать его было бы все равно что вырвать мне сердце. Александр утомлял меня, и я еще не осмеливалась задавать себе вопрос относительно Жоржа.