Тайный дневник Натальи Гончаровой

Передо мной был выбор: похоронить себя в сибирской ссылке, где я буду отрезан и от близких, и от цивилизации, а главное, лишен возможности писать и жить своим искусством, или же бороться, участвовать в реформах, в преобразованиях, так необходимых России. По сути, я чувствовал себя трусом!

– Так вот, государь, имею честь официально заявить, что я отрекаюсь.

– А вот я нет! – громоподобно захохотал Николай Первый. – Эту шутку со мной уже сыграл мой брат Константин! Но он-то слюнтяй, он боится власти; в любом случае, в нем не было никакого предрасположения стать царем; едва женившись в шестнадцать лет, он развелся в девятнадцать, а потом обзавелся французской любовницей; в конце концов он женился на польской графине. Ты же понимаешь, Пушкин, Польша – исконный враг русской земли! И в увенчание всего, если мне будет позволена сия игра словами, он перешел в католицизм. Он был наместником Царства Польского, и это, должно быть, вскружило ему голову. Он совершенно «ополячился»! Что и стало для него предлогом отказаться от трона, избавившись от него в мою пользу.

Внезапно к моему полному недоумению царь воскликнул:

– В отличие от моего брата Александра, который был глупцом, я не отправляю тебя в изгнание, напротив, я желаю держать тебя в тепле и холе при себе, причем в непосредственной близости от себя; сам увидишь, это куда удобнее и менее рискованно!

И потом, на что тебе жаловаться? Народ тебя любит, женщины боготворят и двор превозносит! Мое благоволение даже вызовет ревность и соперничество. Я сам завидую той зависти, которую ты вызываешь!

– Если я верно понял, Ваше Величество, отныне я пребываю в золотой клетке, прутьями которой являются ваши цензоры.

– Пушкин, Пушкин, вечно ты играешь напыщенными словами, – насмешливо проговорил царь. – Но скажи мне, я знаю, что ты хотел бы присоединиться к заговорщикам, которых отныне называют «декабристами». Что могло бы тебя привлечь в этой авантюре?

– Должен признать, Ваше Величество, что, будь я в Санкт-Петербурге, я бы принял участие.

– Черт возьми! – бросил царь, – мужества тебе не занимать, если ты осмеливаешься сделать мне подобное признание. Ты знаешь, чего это может тебе стоить? Пожизненной ссылки в Сибирь, где ты присоединишься к остальным ста двадцати шести приговоренным.

– Я знаю, Ваше Величество, но моя честь, моя верность и мои идеалы велят мне в этом признаться. Если бы я, испугавшись тюрьмы или казни, стал перед вами отпираться, то более не смог бы глядеться по утрам в зеркало.