Да, Пушкин, ты, может, в этом и сомневаешься, но такова реальность, я точно таков, что и короли Франции, я носитель божественного права. Но они РОДИЛИСЬ королями, в то время как я СТАЛ императором! Ничто не было мне дано просто так, каждый шаг, каждое решение было завоеванием; каждый день, – продолжал царь, – несмотря на свои два метра роста, я должен был в одиночку воздвигать свою статую. Никто меня не ждал! Видишь ли, Пушкин, разница между русскими и французами в том, что мы народ метафизический, в то время как французы всего лишь мрачные рационалисты; они лишились чувства священности, они стали мирскими. Они ничего не уважают. А доказательство – то, что они отправили на гильотину своего короля, представителя Бога на Земле, который этого короля и избрал! Они стали республиканским плебсом, который кичится «демократическими ценностями», как они говорят!
Помимо собственной личности, я воплощаю отчизну. Больше скажу: я воплощаю идею вечной Руси, я превыше истории. Ты понимаешь, Пушкин?
– Да, государь, я понимаю, понимаю. Осмелюсь сказать, Ваше Величество, вы таковы в силу необходимости!
– А знаешь, ты забавен, Пушкин. В тебе есть смелость, почти нахальство.
– Государь, не забывайте, что я не ваш шут. Я могу позволить себе эту дерзость; согласен, быть царем нелегко, – сказал я, попытавшись сменить тему.
Решительно, царь действовал обходным путем, следовало держать ухо востро и, как принято говорить, «разыгрывать простачка, чтобы все выведать»!
– То, что я думаю, Ваше Величество, вовсе не лесть, а логическое рассуждение: наша страна, без сомнения, самая обширная в мире и намного больше всей Европы; она вышла бы из-под контроля без царя-объединителя. Кстати, друзья обвиняют меня в том, что я националист и славянофил. Если уж говорить о европейском духе, то не будем забывать о русской душе!
– Какое замечательное изъявление чувств, какой лиризм, ты мог бы стать великолепным трибуном и… хорошим поэтом, – сказал император, подмигнув, – но я продолжаю задаваться вопросом, искренен ли ты или перебрал с водкой?
– Ваше Величество, буду кристально честен; вы меня спросили: кто я? Я мог бы вам ответить, как Монтень в своих «Опытах»: «Содержание моей книги – я сам». Так и мои персонажи отражают мою собственную неоднозначность.
– Объяснись!
– Государь, это очень просто. Как и у большинства писателей, наше перо переносит на девственную страницу самые яркие черты собственного «я». Те, кто утверждают, что их герои и героини – плоды чистого вымысла, лжецы!