Тайный дневник Натальи Гончаровой

Я ждал одобрительного кивка императора в надежде, что он ответит на этот призыв; так оно и случилось…

– Я с восхищением и уважением отношусь к тому, что ты пишешь; я окажу тебе покровительство, если кто-нибудь попытается навредить тебе или унизить.

– Я вам до крайности признателен, государь.

– Но если случится, что я хоть раз прочту, как ты высказываешь критические замечания о моем правлении или о том, как я веду государственные дела, ты в тот же час отправишься в Сибирь; имя Пушкина навсегда канет в забытье в анналах русской литературы!

Последние слова император внезапно произнес с необычайной серьезностью; речь его стала более быстрой, голубые глаза засверкали, лоб прорезали две морщины. Император больше не смотрел на меня, казалось, он обращался к воображаемым недругам; возможно, в его голове всплыли воспоминания о 14 декабря.

– Видишь, Пушкин, мы все антиномичны[53].

Царь глянул на меня, проверяя, какое впечатление произвело на меня использование столь ученого слова, которое он наверняка выучил накануне. Дабы не обмануть его ожидания, я придал лицу самое сосредоточенное выражение и ответил:

– Несомненно, государь.

– И самый прекрасный пример, – снова заговорил император, – это мой брат Александр, упокой, Господи, его душу, – добавил он, механически перекрестившись. – Безусловно, под влиянием Запада, он всю первую половину своего царствования бравировал своими либеральными взглядами: он провел важные реформы, это верно; потом в одночасье пришел в разум и впоследствии, что НОРМАЛЬНО, утвердился как великий царь-автократ!

Тут, внезапно поменяв тему, император воскликнул:

– Если подумать, ты еще тот субчик, Пушкин!

– Почему, государь?

– Прежде всего, в своей возмутительной и подстрекательной «Оде на Свободу» ты осмеливаешься прославлять Французскую революцию, затем в «Деревне» ты выступаешь за свободу крепостных, которые, по твоему мнению, должны освободиться от ига дворянства:

Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.

Ты считаешь себя лирическим поэтом, который старается писать пламенные стихи!

– О нет, нет, государь.

Я почувствовал, что царь недоволен, а потому постарался разрядить атмосферу.

– Вижу, вы читаете все мои произведения, Ваше Величество.