Тайный дневник Натальи Гончаровой

– А куда деваться, Пушкин, иначе на что нужна цензура, – бросил он, расхохотавшись. Возможно, он испытал внутреннее удовлетворение от удавшейся остроты. – Осторожнее, Пушкин, ты играешься с огнем; один такой, по меньшей мере настолько же умный, уже обжег себе крылышки. Вспомни о своем современнике Радищеве, авторе «Путешествия из Петербурга в Москву», исключительно оскорбительного по отношению к моей бабушке Екатерине Второй; она отблагодарила его, отправив в путешествие в один конец: на десять лет в тюрьму.

Но вернемся к нашим баранам, как говорят французы. Без сомнения, ты являешься вдохновителем декабристов, – резко сказал император, – ты был другом многим из тех, кого я отправил в Сибирь! – добавил он.

– Ваше Величество, вы переоцениваете роль скромного поэта! – возразил я.

– Возможно, ты не был их мозгом или организатором, но любопытно отметить, что практически у всех заговорщиков были обнаружены самые ядовитые твои писания.

Я все сильнее ощущал, что загнан в угол и мне грозит опасность; внезапно меня охватила внутренняя уверенность, толкнувшая ответить на инсинуации императора, пока они не переросли в обвинения; я опасался, что ситуация может вдруг обернуться против меня.

– Ваше Величество, у многих из них обнаружили также традиционную семейную библию, но при этом они не были ни богомольцами, ни святошами!

– Хорошо сказано, Пушкин, очко в твою пользу, – воскликнул, развеселившись, император. – Я не хочу делать из тебя Deus ex machina[54], который стоит за каждой попыткой заговора или мятежа, но нет сомнений, что красноречивое прославление свободы в твоих стихах оказало большое влияние на заговорщиков. Кроме того, сам факт распространения в доступном виде идей французских философов, коих ты так великолепно пересказываешь, сыграл определяющую роль в том плане перестройки общества, который задумали бунтовщики.

– Но, государь, – возмутился я, – я ваш верноподданный, я истинный монархист, я не революционер. Я всегда полагал, что Россия сосуществует в гармонии со своими царями. Я никогда не замышлял и не представлял себе никакой пропаганды республики!

– А я никогда этого не утверждал, – сказал император.

– Не утверждали, я знаю, но вскоре, если подобный слух распространится, я предстану русским Робеспьером или Дантоном!