Какой пыл! Какой порыв! Какая воинственная поэтичность! Такое ощущение, что ты на поле боя; ты дал мне пережить те трепетные минуты, которые прославляют победу нашего оружия; перечитав твою поэму, я сказал себе, что эти стихи не могут быть оппортунистическими, написанными просто по случаю знаменательного события; такая страсть к оружию безусловно идет из детства.
– Вы верно угадали, государь, так и есть, еще с первых лет в Царскосельском лицее я испытывал подобные чувства, эту любовь к мундирам, маршам, парадам, военной музыке, хореографии построения солдат, блистающим шпагам; эта атмосфера давала пищу моему воображению. Гравюры Алексея Зубова, запечатлевшие героические эпопеи наших солдат, бросающих вызов смерти и покрывших себя славой, защищая отчизну, произвели на меня неизгладимое впечатление.
– Уймись, уймись, Пушкин, мы пока не на войне!
– Прошу прощения, государь.
– Ты всегда будешь для меня загадкой: то ты восхваляешь положение крепостных в России, утверждая, что оно просто идиллическое по сравнению с французами, то в своих поэмах пламенно призываешь дать им свободу! Тебе следует выбрать, в каком ты лагере. Лавируя без конца, ты исчерпаешь себя, мой бедный Пушкин! Сейчас ты требуешь, чтобы Польша оставалась в Российской империи как ее неотделимая часть, а в иных случаях ты вместе со своим другом Байроном встаешь на сторону революции в Греции, стремящейся освободиться от ига Турции! Порабощение для Польши, свобода для Греции! Тебе не кажется, что ты антиномичен? – с удовольствием повторил царь умное слово. – Чего ты ищешь? Хочешь тоже умереть героем? Хочешь, чтобы на твоей могиле написали: «Здесь покоится знаменитый русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, погибший за свободу греков»? Ежели желаешь погибнуть героем, как твой властитель дум Байрон, то погибни за свою отчизну, за Россию! Но раз уж ты позволил себе роскошь подвергать сомнению мой способ правления, раз уж ты рядишься в тогу безжалостного моралиста Катона, то позволь мне усомниться в твоей храбрости! Почему ты не записался в ряды защитников наших границ? Когда я вглядываюсь в твою жизнь, то спрашиваю себя: а не оппортунист ли Пушкин?
– Ваше Величество, вы, конечно, этого не знаете, но мы с моим братом Львом решили вступить в армию.
– Отлично, – сказал царь, – меньшего я от тебя и не ждал.
– Я готов сражаться с турками, которые порабощают и закабаляют греческий народ. Между тем не являются ли турки нашим вечным противником? Государь, вы когда-нибудь задумывались, сколько раз мы с ними воевали?