Тайный дневник Натальи Гончаровой

Великий день наступил. Меня снова вызвали к императору. В тревоге и напряжении я ждал в приемной, пока мажордом императора соизволит явиться и сообщить мне о времени, когда царь удостоит меня возможной аудиенции. Суверен был озабочен придворным церемониалом; именно поэтому он тщательно следовал этикету «короля-солнце», к которому относился с безграничным восхищением; пусть он восторгался своим предком Петром Великим, Людовика Четырнадцатого он почитал и сделал его абсолютным примером для подражания. Внезапно двери распахнулись, меня принял император собственной персоной! Одной рукой он приобнял меня за плечи, заставив почти исчезнуть, и с покровительственным видом, что тревожило, сказал мне, словно сообщая нечто глубоко личное:

– Я прочел твою книгу, это очень интересно и вызывает беспокойство…

Император желал преподать мне урок владения языком, объясняя некоторые тонкости и нюансы; заодно он выражал свою императорскую волю.

– Государь, во время нашей последней беседы вы потребовали, чтобы я поменял заглавие моего произведения. Могу ли я узнать причину? – спросил я наивным тоном.

– Это очень просто, Пушкин, я тебе уже говорил, ты сознательно выбрал название «История Пугачева», чтобы превратить это в памятное событие, вписанное в историю России. И это я отвергаю! – сказал царь.

Восстание декабристов все еще было живо в его сознании; заглавие книги вызывало в нем кровавые воспоминания, которые он хотел бы навсегда выбросить из головы.

– Ты, конечно же, желал воскресить и обессмертить эти события, – снова подчеркнул царь. – С какой целью? Мне это неизвестно! Ты с таким же успехом мог бы выбрать другой исторический факт, у нашей вековечной России их великое множество. Поскольку после этого провалившегося мятежа я стал недоверчив, то очень внимательно отношусь ко всему, что публикуется в нашей стране. Я отклонил твое название, – сказал царь, – потому что ты словно ставил в один ряд Кутузова, победителя Наполеона, и твоего главаря банды! Ведь именно так его и должно называть. Ты прославляешь человека, который хотел убить императрицу и захватить власть; надеюсь, ты это понимаешь, Пушкин?

– Естественно, естественно, государь, я это понимаю, – механически ответил я.

– Я уже привел тебе причины этого изменения: это была резкая, почти непроизвольная реакция, мимолетный приступ гнева, я бы сказал, – иронично уточнил царь, – преходящий каприз, вроде семейной сцены.