Тайный дневник Натальи Гончаровой

– На какой стороне? – улыбнулся он. – Ты – возможно, а вот с другими я всегда настороже; кстати, посмотри, как они меня отблагодарили: князь Трубецкой во главе двух тысяч солдат хотел захватить трон с помощью твоих друзей Рылеева и Кюхельбекера.

– Собственно говоря, они не столько друзья, сколько знакомые, с которыми я разделяю некоторые идеи…

– Некоторые идеи! Революционные идеи, либеральные идеи твоих проклятых французских философов… Их действия и влияние привели французов к тому, что они отрубили голову своему королю и своей королеве! Ничто подобное никогда не произойдет в нашей святой Руси.

– Почему, государь? – осмелился спросить я.

– Но я тебе это уже говорил, Пушкин: на Западе, во Франции, со своей идеей Разума, они задушили религию. Во время французской Революции сотни, а то и тысячи священников были убиты!

– Но, – возразил я, – они были пособниками дворянства, они эксплуатировали крестьян.

– Высшее духовенство – возможно, как и те из моих дворян, кто злоупотребляет крепостничеством; но низшее духовенство, оно было бедным, жило вместе с народом и благодаря народу, оно-то в чем было виновато?

У меня в запасе было множество аргументов, но мне не хотелось снова гневить императора. В этой связи я сделал одно заключение: когда человек по большей части неправ и неспособен отстоять свою точку зрения, он постоянно впадает в гнев!

– Нас мучит жажда! – внезапно вскричал император.

Едва он произнес эти слова, как появился дворецкий в сопровождении двух лакеев, несущих великолепный хрустальный сервиз: графин с крымским вином, его любимым, и два изумительных резных бокала, на которые я посмотрел с восхищением.

– Подарок короля Франции, с хрустального завода в Сен-Луи, одна тысяча пятьсот восемьдесят шестой год, – с ложной скромностью произнес царь.

Император сам разлил вино и поднял тост за вечную Россию.

– Не помню, на чем я остановился, – сказал император. – Видишь ли, Пушкин, зовешь ли ты его Пугачевым или я Трубецким, у них всех одна и та же навязчивая мысль: Власть. Это их игрушка, их погремушка, они ссорятся из-за нее, вырывают друг у друга из рук и, конечно же, способны убивать и изничтожать, чтобы заполучить ее и удержать.

Меня изумила трезвость политических взглядов императора; я ушам своим не верил. Кто мог бы себе представить, что он, кого с самого нежного возраста качали в военной колыбели, способен проявлять подобную прозорливость?