Тайный дневник Натальи Гончаровой

На самом деле вот уже несколько месяцев, как между Александром и императором возникли серьезные разногласия: в середине января тридцать четвертого года император потребовал, чтобы Александр изменил некоторые строки в «Медном Всаднике»; завуалированное сравнение с царем Петром Великим было не слишком лестным для Николая Первого. Александр отказался, а поскольку было задето его достоинство, заодно и воздержался от публикации своей поэмы.

– Да, Ваше Величество, – пролепетал крайне смущенный Александр, – это верно, я осознал свою ошибку; прошу великодушно меня простить, государь.

– Мудрое решение, – сказал император, – ибо после всех милостей и снисхождений, коими я тебя удостоил, это было бы неблагодарностью.

– Да, государь, именно по этой причине j’aimais mieux avoir l’air inconséquent qu’ingrat[57].

– Знаешь, – сказал царь, – я никого никогда не удерживаю, но, как я уже сказал генералу Бенкендорфу и повторю тебе, в таком случае все между нами будет кончено!

Эти слова ошеломили Александра. Они прозвучали как обращение к любовнице от лица возлюбленного, который отвергает саму мысль, что она бросит его ради другого, – стоит только вместо «если ты подашь в отставку» сказать «если ты уйдешь»; эмоциональность связи императора и Александра становилась более чем очевидной; она приобретала весьма двусмысленный характер.

– Я много думал о нашем последнем разговоре, – сказал император, – твое сравнение «Истории Пугачевского бунта» с декабристами довольно дерзкое, ты не находишь, Пушкин?

– Ваше Величество, поскольку вы мне оказываете великую честь… позволяя… высказать… ничуть не стесняя моей свободы мыслей… то я хотел бы вернуться… к совершенно уникальному аспекту… осмелюсь сказать… к чисто человеческой особенности заговора декабристов… которая, возможно, не была достаточно подчеркнута вашими советниками…

– Пушкин, забудь свои реверансы и словесные выкрутасы придворного, рассыпающегося в благодарностях. Ступай прямо к цели, я тебя слушаю!

– Могу ли я действительно высказать Вашему Величеству то, что вам крайне неприятно и что, однако, едва не пошатнуло империю?

– Империю никогда ничто не может пошатнуть, сам ты шатун-попрыгун!

– Прекрасная рифма, – заметил Александр, – я бы даже сказал: богатая рифма… шатун-попрыгун! Вы желаете составить мне конкуренцию, Ваше Величество?

– А почему бы нет?

Император принялся импровизировать, декламируя:

– Этот эскиз —
Мой каприз.
Я Император,
Сей земли автократор.
Коль захочу —
Любого в бараний рог скручу.
Так почему б мне тишком
Не позабавиться стишком?
Рифмовать —
Это не бунтовать.
Ежели стих не в склад и не в лад,
Ты уж прости мне, куплетчик-собрат,
И сохраняй искательный тон,
О, именитый благородный Катон![58]

– Браво, браво, это великолепно! – вскричал Александр, бурно аплодируя… и совершенно забыв о том, что стоит перед царем всея Руси!

Хотя царь прочел «Историю Пугачевского бунта» по диагонали, он вымарал из нее отдельные пассажи. Получив обратно свою рукопись, Александр обнаружил в ней множество вычеркнутых или замазанных слов, а также большое количество замечаний на полях. Встревоженный Александр нетерпеливо ждал, когда же сможет услышать критические замечания императора; начало не предвещало ничего хорошего…

– Неужели ты вообразил, что наши крепостные восстанут во имя великих республиканских и революционных принципов Франции? Вздор, – воскликнул император. – Ты говоришь о Свободе, но они не знают, что это такое; и даже если им эту Свободу дадут, что они станут с нею делать? Свободу… на ужин не съешь! – произнес царь простонародным говором. – А возвращаясь домой после изнурительного, непосильного трудового дня, они хотят, чтобы шумел самовар, горела печка, булькала кастрюля, лилась водка и, наконец… наступил отдых воина.

Мой дорогой Пушкин, ты ничего не понял, и я обязан прочесть тебе маленькую лекцию о реальной жизни в России, которую ты, похоже совершенно не знаешь, – наставительно произнес император. – Может, ты полагаешь, что я наивен и слеп или что я ничего не знаю, потому что живу в огромном дворце?

– Нет, нет, Ваше Величество.

– В России девяносто процентов земель и богатств принадлежат дворянству; буржуазное, промышленное и торговое меньшинство, а также городские рабочие содействуют процветанию России. Девяносто процентов наших мужиков – ты меня слышишь? – живут в бедности и нищете, за исключением нескольких десятков разбогатевших крестьян. Вот тебе вся картина! Но, по крайней мере, наши крепостные не умирают с голода, не то что во Франции!

– Но, Ваше Величество, вы несправедливы, не все дворяне – паразиты! Некоторые занимаются промышленным производством хлопка, сахара, строят бумажные фабрики, другие вкладывают капиталы в шахты.