– …Ты сам и есть «исключение, подтверждающее правило», как говаривал мой преподаватель латыни Фридрих фон Аделунг: «
Царь задавал вопросы и сам же на них отвечал.
– Тело крестьянина и голова мыслителя – это, возможно, приведет к восстанию, но ни в коем случае не к революции! Твои декабристы были мягкотелыми мечтателями, а раз уж им так хотелось помечтать, то я позволил им совершить путешествие в Сибирь, – цинично добавил император.
Вот чего желает мой народ: сильного правительства. И Уваров, мой министр просвещения, отлично это понял; его дело – народ просвещать, дело Бенкендорфа, как шефа полиции, – держать этот народ в узде, а я, как император, правлю и опекаю; я и есть Порядок. Народ хочет настоящего отца, и я его Отец! Он желает именно отца с розгами! А ты когда-нибудь видел, чтобы послушные дети взбунтовались или восстали против отца? Нет, такого не может быть!
– Такого не может быть, – машинально повторил Александр, которого захлестнула эта словесная волна.
Император продолжил:
– Декабристы были дурно воспитаны; я наказал их, как поступают с дерзкими детьми, я поставил их в угол: туда, в Сибирь, и поживее, – усмехнулся он. – Могу повторить за моим предшественником Нероном: «Пусть меня ненавидят, лишь бы боялись!»
От этой речи кровь в жилах Александра оледенела, отныне он знал, чего можно ждать от царя; придется удвоить осторожность, послание было однозначным и более чем ясным. Именно в этот момент он понял, что его истории, рассказы, а главное, театральные пьесы были неизмеримо далеки от реальной жизни.
Император залпом выпил бокал вина и сказал:
– Я император, а значит, в отличие от прочих дворян, вся эта земля принадлежит мне, и мне не принадлежит ничего! Ибо я и ЕСТЬ эта ЗЕМЛЯ, – произнес царь, заметно разгорячившись, – ты понимаешь, Пушкин?
– Да, государь.
– Я с ней един! Я не трачу свое время, как другие аристократы, на торговлю или накопление богатств, поскольку мне принадлежит ВСЕ, ВСЕ. Тогда к чему мне остальное? Ты понимаешь, Пушкин?
– Да, да, государь, – дрожа, отвечал Александр.
– Нет, я думаю, ты не понимаешь или делаешь вид, что не понимаешь… Если бы я был как они, эти лавочники, которые копят деньги и наживают состояния, я бы походил на маленького мальчика, забавляющегося тем, что покупает и перепродает собственные игрушки! А я в Москве и в Санкт-Петербурге строю Большой театр и Михайловский, где играют французские пьесы, я возвожу церкви, я прокладываю Обводный канал…
Царь дал себе волю, его голос звучал все громче:
– Я создаю музеи, я расширяю Эрмитаж для народа, чтобы он мог просвещаться, проникаясь новыми коллекциями, я благоустраиваю Васильевский остров, я воздвиг Стрелку, я мощу дороги и навожу мосты, чтобы люди могли богатеть, передвигаться и побыстрее добраться до меня и убить! – добавил царь в приступе черного юмора. – Короче, я БОГ на ЗЕМЛЕ! Теперь понимаешь, Пушкин?
– Да, да, государь, понимаю, – пролепетал Александр еле слышно.
– Ладно, я немного перегнул палку, шутка отдает манией величия, потому что я всего лишь Его представитель на земле! Взяв на себя заботу о делах человеческих и об общественном порядке, я только осуществляю Его земную власть. ОН, там наверху, взял на себя духовную власть над душами. Видишь, Пушкин, у каждого свое ремесло, мы распределили нашу работу! Знаю, знаю, я позволил увлечься поэтическим порывом, но это подымает мне дух!
Закончив свою лекцию, император обратился к Александру:
– Скажи-ка, Пушкин, вчера в театре, где ты был со своей Красавицей, мне показалось, что ты весьма задумчив. Без сомнений ты размышлял обо мне, когда смотрел «Цинну» Корнеля? Какие интересные совпадения с моей жизнью! Разве нет? Ты не находишь?
Невозмутимый Александр все прекрасно понял, но не желал проявлять ни малейшего волнения.
– Почему, государь? – наивно спросил Александр.