Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Да: Россия окружена, осаждена, они все хотят завладеть ею – французы, поляки, турки; враг подстерегает нас, он у наших ворот. Россию надо защитить; вот почему, – сказал царь, – когда я был мальчишкой, я без устали строил крепости! К счастью, армия на страже. Военные – это оплот и заслон нашей империи, я бы даже сказал, нашей цивилизации. Заметь, кстати, что я убрал из правительства всех штатских, так надежнее!

– Мы обратили на это внимание, государь.

– По этому поводу могу рассказать тебе неплохую историю; знаешь, как меня называют в городе?

– Нет, государь, – лицемерно ответил Александр, широко распахнув глаза.

– Здесь меня прозвали Палкиным, «полицейским России», «душителем революций»; за границей, главным образом в Европе, – «жандармом Европы»! Какими только прозвищами меня не наделяли, – вдруг погрустнев, печально сказал царь, – как только не величали: и угнетатель, и убийца, и диктатор, и просвещенный деспот… Можешь себе представить, какие ярлыки мне приклеивают, в то время как я совершенно не способен противостоять малейшим пожеланиям императрицы Александры Федоровны, стоит ей заговорить о простом приобретении нового платья или нового украшения?

Поскольку атмосфера воцарилась сердечная, Александр рискнул заметить:

– Что ж, это весьма лестно для вас, государь, поскольку с каждым новым эпитетом вы подымаетесь на ступень выше.

– Очень смешно, – сказал царь, – ты иронизируешь, Пушкин, но в конечном счете меня это не слишком беспокоит… Я даже готов считать эти эпитеты комплиментами. Как уже было сказано, я обожаю порядок. Для меня самая прекрасная цитата, которую я когда-либо в жизни слышал, – это слова французского генерала Себастьяни, когда он отчитывался перед правительством о событиях в Польше – или же, если быть точнее, когда я подавил восстание в Польше. По этому поводу он произнес крайне лаконичную фразу.

– Что он сказал, государь?

– «L’ordre règne à Varsovie![64]» Блистательная формулировка, которой я завидую…

– Почему, государь? – спросил Александр с делано невинным видом.

– Я хотел бы сам произнести эти исторические слова. Только вслушайся, Пушкин: «l’or-dre-rè-gne-à-Var-so-vie» – по слогам продекламировал император, выделяя каждое слово, словно актер, репетирующий роль. – Сухое, ясное и точное сообщение, без всяких фиоритур; напоминает взмах палочки иллюзиониста: война остановилась, отныне царит мир. После подобной фразы остается только добавить: «да будет так!» и перекреститься, – очень серьезно закончил царь.

– Знаешь, что мне пришло в голову, Пушкин?

– Нет, государь.

– «В Варшаве царит порядок» – это похоже на название одной из твоих поэм или на первую строку стихотворения!

– Государь, – сказал Александр, – думаю, вы смеетесь надо мной. Как столь жуткая и болезненная фраза может быть связана с одним из моих творений? Вы же прекрасно знаете, Ваше Величество, что я пацифист и гуманист…

– И не террорист, – засмеял царь, – я в курсе. И тем не менее, – царь еще раз чокнулся своим бокалом с Александром, – и тем не менее… – повторил царь, заранее наслаждаясь ораторским эффектом…

Чего было ожидать Александру? Он почувствовал, что император готовится нанести сабельный удар, и так и случилось.

– Я знаю одного поэта… у которого есть со мной нечто общее, причем очень важное… и, больше того, он разделяет со мной одну и ту же страсть…

Александр приготовился к худшему.

Император достал из кармана аккуратно сложенный листок, очень медленно развернул его, не торопясь и продолжая томить Александра, нагнетая напряжение, и, наконец громко прочел:

Мне бой знаком – люблю я звук мечей;
От первых лет поклонник бранной славы,
Люблю войны кровавые забавы,
И смерти мысль мила душе моей.
Во цвете лет свободы верный воин,
Перед собой кто смерти не видал,
Тот полного веселья не вкушал
И милых жен лобзаний не достоин.

Император смолк, и в комнате повисла мертвая тишина. Александр пристыженно и жалко опустил голову.

– Я не вижу ничего унизительного в том, что в молодости ты мог написать эти поэтические строки. И вовсе тебя не укоряю, я только хотел показать тебе, Пушкин, что в жизни мы можем стремиться хранить верность своим идеалам и друзьям, но иногда приходит день, когда мы вынуждены меняться, развиваться, отказываться от своих взглядов, а то и предавать!

– Увы, государь, я согласен.

– Мне тоже пришлось отречься от мечтаний юности! Один очень известный русский поэт написал:

Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она…

Полагаю, ты узнал эти строки? Но ты плачешь, Пушкин?

– Нет, нет, государь, просто соринка в глаз…

– Ты хотел сказать «искра», – пошутил царь, стараясь его рассмешить.

– Я смущен, государь.