Тайный дневник Натальи Гончаровой

Рассказывают анекдот, что какой-то поэт в Испанской Америке, также подражатель Байрона, происходя от мулата или, не помню, от мулатки, стал доказывать, что один из предков его был негритянский принц. В ратуше города доискались, что в старину был процесс между шкипером и его помощником за этого негра, которого каждый из них хотел присвоить, и что шкипер доказывал, что он купил негра за бутылку рома! Думали ли тогда, что потомком этого негра признает себя стихотворец! Vanitas vanitatum[69].

Ты вполне заслужил, чтобы я немедленно послал тебе вызов и своего секунданта, но с возрастом я остепенился. Однако я тебе отвечу, что простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории ее, ни славы ее. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев.

– Как ты смеешь!

– Не тебе указывать мне, что я смею, а чего не смею; к тому же ты настоящий хамелеон или, скорее, флюгер, который вертится, куда ветер дует!

– Что ты хочешь сказать?

– Вначале твоя газета была открыта идеям французских философов, но потом ты переметнулся в другой лагерь и стал раболепно служить правительству, ведь за это лучше платят, конечно же! А ты в курсе, что название твоей газеты переменилось?

– Что ты хочешь сказать?

– Теперь ее называют «Голос Императора»! – закончил я со смехом.

– Не вижу в этом ничего забавного, Пушкин; на самом деле ты просто завидуешь моему литературному успеху.

– И правда, должен признать, что твой «Иван Выжигин» имел успех; но это неудивительно, ведь это роман для всеядных, который подпитывается самыми вульгарными сюжетами и увязает в банальностях; твои персонажи – бестолковые куклы, развлекающие пустое придворное общество. Это произведение слащавое и безвкусное, байки для взрослых; ты стремишься потакать самым низкопробным народным вкусам, предлагая демагогическое чтиво! Однако сам ты прекрасно знаешь, что хорошая литература творится лишь с хорошими чувствами, – сказал я со смехом.

– Мой бедный Александр, что за жалкие речи, в тебе говорит зависть; я продал тысячи экземпляров, меня перевели на французский, английский, испанский. А ты сочиняешь, но ничего не продаешь! Если бы не милостыня, которой одаривает тебя император, ты бы стоял с протянутой рукой на улицах Москвы или Санкт-Петербурга!

– Возможно, я потомок мулата или мулатки, как ты написал, но я не поляк, который сражался на стороне Наполеона, потом вероломно бросил его и предал, затем перебрался в Россию, вращался в либеральных кругах и, снова став ренегатом, просочился к декабристам, чтобы, наконец, внезапно стать сторонником царя, реакционером, доносчиком на жаловании у генерала Бенкендорфа!

– Я позволил себе развиваться, вот и всё; только дураки не меняют своих взглядов.

– В таком случае, Булгарин, ты истинный гений! А на самом деле ты фальсификатор или плагиатор.

– С чего ты взял?

– Могу доказать. Ты приписываешь себе рождение газеты «Северная пчела», в то время как первому эта мысль пришла в голову нашему царю. Что до названия, ты позаимствовал его у господина Сумарокова, который в одна тысяча семьсот пятьдесят девятом году создал журнал, который назвал «Трудолюбивая пчела». Видишь, я шпион не хуже тебя! Берегись конкуренции!

Между нами возникла почти метафизическая ненависть; все последующее подтвердило, что не без причины. Мои отношения с Булгариным отнюдь не улучшились со временем.