Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Разумеется, господин Фаддей Булгарин, мы все знаем, что вы принимали участие во многих сражениях, кстати, я наверняка с вами сталкивался, вот только память меня подводит… Никак не вспомню, на чьей стороне вы были!

Булгарин покраснел и опустил голову.

– Не вас ли прозвали «русским Груши»? – делано простодушным тоном поинтересовался Давыдов.

– Нет, а с какой стати?

– Во время сражения при Ватерлоо Наполеон напрасно ждал генерала Груши, который прибыл с большим опозданием. Это стало главной причиной поражения французов! Так вот, господин Булгарин, поскольку вы столь любезно спросили о моих военных впечатлениях, поговорим также о ваших.

Напряжение возросло до предела, слышно было как муха пролетит…

– В одна тысяча восемьсот шестом году вы выступали вместе с Наполеоном против нас, русских; в одна тысяча восемьсот десятом вы переметнулись и сражались вместе с поляками; в одна тысяча восемьсот двенадцатом вы снова повернулись против русских и присоединились… к вашему Наполеону! В тысяча восемьсот тринадцатом или четырнадцатом, точно не припомню, вас схватили пруссаки, и по счастливому стечению обстоятельств вас включили в обмен пленными. Сегодня вы наконец вернулись и живете в России! Браво, вы настоящий Вращающийся Дервиш… Когда вы прекращаете вращаться, то направляетесь в ближайшую армию! Может, вы и наемник, но уж точно предатель!

Униженный, но отнюдь не сдавшийся и не упавший духом Булгарин упрямо продолжил:

– Но как вы заработали эти замечательные и почетные награды?

Невозмутимый Давыдов, взявший себя в руки, со всею скромностью ответил:

– О! это длинная история.

Булгарин все больше и больше пьянел, чувствовалось, что он нарывается на ссору и ищет вопрос, который мог бы обескуражить Давыдова. Не стало ли это истинной Игрой в Правду, испытанием на полную откровенность? Я постарался перевести разговор на какую-нибудь безобидную тему, но Булгарин упорствовал.

– Каждая из ваших сверкающих медалей символизирует смерти, убийства, резню, это ужасно!

– Друг мой, – не без юмора ответил генерал, – знайте, что когда кто-то убивает одного-единственного человека, общество считает его убийцей, но если он убивает сотню, его превозносят до небес, это герой! Каковым я и являюсь, – заключил Давыдов.

Присутствующие развеселились; Давыдову удалось перетянуть весельчаков на свою сторону.

– К тому же меня поздравляют и награждают!

Тем не менее Давыдов был очень взвинчен и не желал предоставлять Булгарину возможность укрепить свои позиции; он собрался снова взять слово, но Булгарин оказался проворнее и заговорил первым:

– Вы кичитесь тем, что вы прославленный убийца, но это же просто возмутительно – нечто прямо противоположное Декларации прав человека и гражданина.

– Какое мне дело до прав человека и гражданина! – раздраженно отозвался Давыдов. – Вы знаете, что для меня важно?

– Нет, – сказал Булгарин.

– Так вот, это права русского человека, – проговорил генерал, подчеркнув слово «русского».

Вместе с гостями я с живейшим интересом следил за этой резкой перепалкой. По правде говоря, их стычка не вызывала у меня недовольства, напротив, как говаривала моя бабушка, я «наслаждался и облизывался, как кот на сметану»!

Пытаясь разрядить обстановку, я наполнил стакан Давыдова и, приобняв его за шею, сказал:

– Вот тот, кого французы прозвали Черным Капитаном. Выпьем за его здоровье!

Все бокалы поднялись, кроме одного…

Я продолжил:

– За гениального генерала, изобретателя стратегии «партизан», которые, подобно пчелам, «жалят и исчезают», приводя врага в смятение! Преследуя отступающие наполеоновские войска, он ускорил их отход. Но, что менее известно, – заметил я, – наш генерал – замечательный поэт, кстати, разве не он создал «гусарскую поэзию»?

– Я не поэт, я партизан, казак… – скромно ответствовал Давыдов цитатой из собственного стиха.

И в подтверждение своих слов он, не спуская глаз с Булгарина, начал читать вызывающим тоном:

– Россия, бранная царица,
Воспомни древние права!
Померкни, солнце Австерлица!
Пылай, великая Москва!
Настали времена другие,
Исчезни, краткий наш позор!
Благослови Москву, Россия!
Война по гроб – наш договор!

Одной рукой обняв Давыдова, я в свою очередь прочел:

Наездник смирного Пегаса,
Носил я старого Парнаса
Из моды вышедший мундир:
Но и по этой службе трудной,
И тут, о мой наездник чудный,
Ты мой отец и командир.

– Вот мой достойный преемник! И это не я, это Пушкин в чистом виде! – заявил генерал, и мы крепко обнялись.

Все гости подняли бокалы и дружно прокричали:

– Ура, ура! Да здравствует Александр Пушкин! Да здравствует Денис Давыдов!

– Послушайте, что сочинил наш «русский Байрон», – продолжил Давыдов, – у него те же предпочтения, что и у меня: