Тайный дневник Натальи Гончаровой

…бранные станицы,
Тревоги смелых казаков,
Курганы, тихие гробницы,
И шум, и ржанье табунов.

Я ему ответил:

– Toi, le noble descendant de Gengis Khan,
Qui fait régner dans les camps,
Rigueur, ardeur, fougue et abnégation,
Le goût de la conquête et la dévotion[71]

.

Полагая, что он еще не вполне поставил на место Булгарина, Давыдов прервал мою поэтическую декламацию, бросив своему оппоненту:

– Я читал описания сражений, в которых вы не только не принимали участия, но при которых даже не присутствовали… Однако ваши комментарии замечательно точны! Булгарин, вы наш новый Шатобриан!

Получив этот язвительный комплимент, Булгарин насторожился, ожидая худшего.

– Отчего же?

– Да так, – пожал плечами Давыдов.

Булгарин так никогда и не понял этого намека на Шатобриана.

На самом деле Шатобриана обвиняли в том, что он описывал сказочные экзотические пейзажи Амазонии, ни разу там не побывав. Он вдохновлялся только рассказами путешественников того времени.

– Вынужден признать, – заговорил Давыдов, – что шпагой вы владеете куда хуже, нежели пером! Вы спутали перо литератора с пером газетного писаки, рыщущего в поисках материала для сенсации! Статус писателя подразумевает и требует куда большего таланта, чем тот, которым довольствуется критик; разве не говорят, что критик – это несостоявшийся или беспомощный писатель?

Услышав эти слова, очень бледный Булгарин вскочил, намереваясь уйти, но железная рука Давыдова опустилась на его плечо; Булгарин осел на стуле.

– Это ведь «игра в правду», вы выслушаете меня до конца, – властно сказал Давыдов. – Булгарин, чтобы воевать, необходимо обладать как минимум двумя качествами: любовью к родине и чувством чести, а в вас нет ни того, ни другого!

– Я воевал не из меркантильных соображений, а просто из любви к приключениям; война была для меня тем местом, где можно наблюдать за крайним проявлением страстей.

– Ну конечно! понимаю, – сказал Давыдов, – господин Фаддей Булгарин считает себя военным журналистом. Война для него такая же тема для статьи, как любая другая; а почему бы не «модная форма в армии»? Без сомнения, он отправляется сражаться в поисках источника вдохновения. Господин Булгарин – эстет войны, он разглядывает ее издалека! Или же это просто способ борьбы со скукой?

– Генерал, вы заблуждаетесь на мой счет.

Я вмешался, пытаясь сгладить размолвку:

– Мой дорогой Булгарин, вы упустили из вида главное: наш друг Давыдов – гедонист; для него война – праздник!

– Праздник! Быть того не может! – изумился Булгарин.

– Именно так, – отозвался Давыдов, – на войне я испытываю жгучее ликование, поразительные чувства и ощущения.

– Как в любви, – подхватил я… – Любовь – это тоже праздник и война!

Присутствующие от души рассмеялись. Давыдов продолжил:

– Для меня это возможность пылать, выплеснуть столь долго копившуюся энергию.

– Странный способ тратить свою энергию, – насмешливо заметил Булгарин.

– Проблема в том, – возразил Давыдов, – что люди ее сохраняют, но не возвращают ни Природе, ни Богу!

– Что вы хотите сказать?

– Это очень просто: со дня нашего рождения мы получаем драгоценный подарок; на протяжении всего нашего существования мы откладываем его в сторону, мы его экономим – я говорю, разумеется, о нашей духовной энергии. Конечно, – добавил Давыдов, – поле боя – это место страданий и трагедий; но, сталкиваясь со смертью, я узнаю, каковы мои собственные пределы. Я получаю уникальную возможность быть увенчанным славой героя дня… чего был бы лишен, останься я простым человеком, который встает поутру, трудится днем, а вечером спокойно возвращается домой. Война – это искусство, причем не лишенное изысканности, осмелюсь сказать. Посмотрите на гений Наполеона во время Аустерлицкого сражения между тремя императорами – Франции, Австрии и России – это же истинный шедевр. Конечно, загвоздка в том, что с каждой из сторон погибли десятки тысяч человек, – цинично признал Давыдов. – Друзья мои, – продолжил он, – я знаю, что мои слова должны вас шокировать, но я говорю вам истинную правду; кстати, я не первый и не последний, кто прославляет войну.

Давыдов снова ухватил бутылку водки, жадно ее приобнял… и продекламировал: