Тайный дневник Натальи Гончаровой

– По всей Руси пошли настойчивые слухи: Борис Годунов подослал убийц в Углич, чтобы сгубить царевича. Несколько лет спустя в Польше объявился человек, утверждавший, что он царевич Дмитрий… воскресший из мертвых! На самом же деле он был простым беглым монахом по имени Гришка Отрепьев. Вы следите за моей мыслью? – спросил я и воспользовался моментом, чтобы чокнуться с друзьями. – Годунов провел несколько очень непопулярных реформ в отношении крестьян. Он проявил себя как жестокий деспот; кроме того, на Россию обрушился голод. Народ возложил ответственность на царя. Различные бунты и восстания приблизили кончину Годунова; полагали, что он был отравлен. Измученный, всеми покинутый, он умер. Отравление или самоубийство? Лжедмитрий убил Марию, жену Бориса, и ее сына Федора. Народ, ненавидевший Годунова, приветствовал Дмитрия Самозванца, который процарствовал один год. Вот такая история.

Друзья, увлеченные рассказом, слушали меня в благоговейной тишине. Они походили на детей, которым няня рассказывает на сон грядущий былину.

– Представьте себе… ночь… тоскливо и пронзительно тикает маятник стенных часов… Стрелки словно застыли… В величественном мраморном зале Кремля гулко раздаются двенадцать полуночных ударов… В огне свечей ясно видны лица беседующих князей Воротынского и Шуйского.

И я начал чтение своей пьесы:

Князь Воротынский:

Наряжены мы вместе город ведать,
Но, кажется, нам не за кем смотреть:
Москва пуста; вослед за патриархом
К монастырю пошел и весь народ.
Как думаешь, чем кончится тревога?

Я изменял голос, стараясь подладиться под каждого персонажа… И чувствовал напряженное внимание гостей. Тишину можно было резать ножом! Неожиданно я остановился, чтобы глотнуть воды. Михаил Погодин, все еще под впечатлением, воскликнул:

– А дальше? Что дальше?..

Все расхохотались. Я продолжил рассказ. Внезапно вскочив с кресла, я обратился к друзьям, бросив им задыхающимся голосом:

– Что ж вы молчите? кричите: Да здравствует царь Дмитрий Иванович!

Все переглянулись, смущенные и удивленные; все как один поднялись и хором прокричали:

Да здравствует царь Дмитрий Иванович!

И бурно мне зааплодировали: они только сейчас поняли, что это была последняя строка «Бориса Годунова»… заключительная реплика пьесы!

Я торжественно встал с бокалом в руке и, обратившись к своему большому другу, сказал:

– Николай Михайлович Карамзин, я хочу поднять тост, чтобы с восхищением и признательностью посвятить тебе это произведение, навеянное твоим гением; в твоей замечательной монументальной «Истории государства Российского» я выбрал редчайший эпизод, породить который могла только наша страна! Спасибо еще раз, мой бесценный друг.

В тот вечер я пригласил множество самых близких мне людей, среди них писатель Грибоедов, мой неразлучный Михаил Глинка, польский поэт Адам Мицкевич, но еще и знаменитый журналист Фаддей Булгарин, редактор-издатель влиятельной газеты «Северная пчела». В те времена он был грозным литературным критиком: сам факт, что он вас опубликовал, означал нечто вроде признания.

– Итак, Фаддей, говорят, что у твоей уважаемой газеты нелады с доходностью? Ты опасаешься появления моего нового журнала «Современник»? Не бойся ничего, твоя «Северная пчела» продолжит жужжать… и жалить. Успокойся, я вряд ли стану тебе серьезным конкурентом!

– Что за нелепые вопросы, у меня прекрасный тираж; это просто грязные слухи и ничего больше!

– А я поверил, потому что поговаривают, будто ты подрабатываешь на стороне, чтобы закрыть дыры в бюджете!

– Это еще что за история?

– Один хорошо информированный источник сообщил мне, что ты шпионишь для генерала Бенкендорфа, чтобы свести концы с концами.

– Вовсе нет, это опять сплетни недоброжелателей.

– Ты странный тип, Булгарин. То ты принимаешь меня, публикуя целую главу из «Евгения Онегина», то изничтожаешь мои творения. Ты даже пошел на такую подлость, как публикация совершенно оскорбительной статьи, намекающей на мое африканское происхождение; вообще-то я должен был вызвать тебя на дуэль!

– Почему же ты этого не сделал, коль так щепетильно относишься к своей чести?

– Я хочу избежать неприятностей с твоим Хозяином! Но когда ты смеешь писать: