Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Как странно, Саша, – проговорил мягкий голос моей матери, – с тех пор, как я впала в столь плачевное физическое состояние, мы видимся так часто, как никогда. Болезнь и страдание нас сблизили; моя близкая смерть, возможно, нам примирит! Неумолимый Танатос нетерпелив…

Даже в самые трагические моменты мать не могла обойтись без самой банальной патетики!

– Вы преувеличиваете, матушка, даже при таких обстоятельствах вы изъясняетесь столь выспренно, а значит, выздоровление не заставит себя ждать!

– Увы, нет, мой сын, очень мило с твоей стороны пытаться меня утешить, но я знаю, что мои дни сочтены. Я чувствую, как жизнь покидает меня; прежде чем уйти, я хотела бы покаяться перед тобой.

– Матушка, вам не в чем себя упрекать, вы воспитали меня в соответствии с вашим характером, тут ничего не изменишь.

– Нет, нет, я сожалею, что была так сурова с тобой, а главное, несправедлива; без сомнения, тебе всегда должно было казаться, что я любила твоего брата Льва больше, чем тебя.

– Да, я это понял очень рано, еще совсем ребенком; Льву повезло в том, что он был куда белее меня! Разумеется, с ним было намного приятнее показываться в обществе, а я, маленький, тщедушный, неловкий, неуклюжий, со своими курчавыми волосами, выступающими губами и оливковой кожей никак не походил на Аполлона, так что ваши предпочтения вполне оправданы.

– Ты жесток со мной, Саша.

– Нет, матушка, это голая правда, даже если она вас ранит; хорошо, что по прошествии нескольких десятков лет мы об этом заговорили. Конечно, я прощу, но не знаю, сумею ли забыть те унижения, через которые вы заставили меня пройти, и стыд, который вызывали в вас мои негритянские черты. Вы словно согрешили с иностранцем и желали скрыть грех супружеской неверности!

– Ты все драматизируешь, Саша.

– Вот почему мои творения так успешны, матушка!

– И всегда на кончике языка наготове насмешка, ты неисправим, Саша!

– О нет, матушка, это всего лишь юмор… черный! Я не смог удержаться от язвительности. Вы вели себя со мной как мачеха: вы не только всю жизнь меня презирали, вы меня игнорировали. Всю свою нежность вы отдавали Льву; это ему вы желали успеха и признания. Видите, феи склонились над колыбелью Льва, а меня приютили ведьмы… потом, внезапно и по непонятной причине, они переметнулись на другую сторону! Лев всегда был милым посредственным мальчиком, живущим за мой счет; а я узнал славу, справедливое воздаяние за мой труд и талант.

– Это неправда, я люблю тебя, Саша.

– Сейчас, в момент смерти, вы желаете помириться, как любой человек, чувствующий свою вину, всю жизнь сеявший беды и отчаяние, а в последний момент зовущий священника, чтобы он отпустил ему грехи и преступления.

– Ты бесчеловечен со мной, Саша; мы расстанемся навсегда, а ты даже не пожалеешь свою бедную маму.

– Впервые с ваших губ сорвалось это восхитительное сочетание звуков… мама! Может, я плохо расслышал? Вы, матушка, хоть раз в жизни испытали ко мне материнскую нежность? Вы куда чаще думали о том, как бы купить последние парижские платья, чем о вашем младшем сыне! Ваша склонность к балам и к выходам в свет заставляла вас забыть о моем существовании; покидая дом, вы всегда приберегали поцелуй для Льва, вы закрывали дверь, не глянув на меня и даже не сказав самое ничтожное «спокойной ночи»!

А я сворачивался под периной в своей кроватке и орошал подушку горькими слезами. Каждый вечер, каждую ночь я погружался в это одиночество, покинутый всеми, даже отцом. Я всерьез задумывался о самоубийстве; к счастью, моя добрая, ласковая и полная материнских чувств няня Арина Родионовна меня спасла; она не только была моей отдушиной, но и рассказывала мне необычайные истории, народные сказки, пришедшие из глубин России. Она поддерживала ту устную традицию былин, которые передавались от поколения к поколению; убаюкивая меня, она пела старинные песни, которые укачивали миллионы русских детей. Ее рассказы, конечно же, питали мой разум, а позже позволили расцвести воображению. Вот Арина Родионовна была мне настоящей матерью; а ведь я не был ей сыном, я был никем, просто отпрыском ее работодателя.

Но почему вы плачете, матушка? Вот в это я никогда бы не поверил. Немного запоздало, вам не кажется?

– Почему ты так беспощаден ко мне, Саша?

– Не стоит жаловаться, вы всего на несколько секунд почувствовали ту муку, которую я испытывал все свои юные годы, ту боль, которая меня не отпускала, то страдание, с которым я жил. Вы никогда ничего не замечали; вы корили меня за угрюмый нрав, но это было отчаяние; вы ругали меня за мечтательность, но так проявлялась моя нелюбовь к жизни.

– Мы недостаточно говорили с тобой, Саша.