Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Именно так, матушка. На этот раз вы сказали правду! Чувствительные дети всегда корят себя за то, что мало разговаривали со своими родителями. В молодости кажется, что это необязательно; нам нечего сказать родителям. Они кажутся недоступными, принадлежащими к другому миру; за столом ты не осмеливаешься заговорить, парализованный их мастерским владением языком; большую часть времени ты слушаешь: ты слышишь все слова и знаешь каждое из них, но они так красиво, так гармонично сцепляются между собой, что ты пленяешься этой музыкой и неспособен ее воспроизвести! Ты довольствуешься детскими размышлениями. Где твое место? Или ты решаешь быть «благонравненьким», или выбираешь мятеж.

Я выковал свою личность вопреки вам, а не вместе с вами! У меня было чувство, что мои идеи, мои мысли могут быть однажды использованы в суровой беседе как оружие, направленное против меня же. Ты не склонен высказываться, если устал от вечных нравоучений или попреков в неправильном поведении; а еще вечный страх, что тебя осудят. Я корю себя за то, что не доверял вам свои страхи, сомнения и надежды. Но вы были не расположены уделять мне внимание, вы оставались вечно спешащей матерью. Едва появившись дома, вы уже торопились уйти, как настоящий сквознячок!

– Твое суждение и несправедливо, и сурово.

– Нет, я просто подвожу итог вашей неудачи как матери.

– Ты решительно безжалостен ко мне, Саша.

– Я уже закончил, мне только хотелось, чтобы вы осознали то, чего никогда не замечали; теперь я переворачиваю страницу.

– И я тоже, конечно же! Это правда, мы недостаточно разговаривали.

– А как мы могли это сделать? Вы говорили на чуждом мне языке: всегда враждебные слова, постоянные подозрения. Вы обращались ко мне лишь для того, что выбранить или поссориться. Со своими слугами вы были куда добрее и милостивее. Меня же вы низвели до положения недочеловека, в общем, негра в семье… Я, конечно же, слишком быстро спустился по генеалогическому древу Пушкиных!

– Тебе безусловно доставляет радость самобичевание, Саша!

– Верно, я немного заговариваюсь, но это приносит мне облегчение.

– Ты, мой дорогой сын, герой нашей семьи; ты, кого общество, двор и Россия обожают, как ты хочешь, чтобы я тебя не любила?

– Вы становитесь лиричны, матушка. Вам следовало бы играть в театре! Я так и вижу вас Хименой Корнеля, декламирующей: «Ступай, Саша, я тебя вовсе не ненавижу!»

– Сколько юмора!

– Это даже не юмор; это моя отчасти безнадежная попытка описать те чувства, которые нас связывали; и когда я говорю о «чувствах», то, как мне кажется, сильно преувеличиваю; я окончательно похоронил наши отношения. Теперь я выстроил свою жизнь: я женился на молодой, милой и красивой женщине, даже, возможно, слишком красивой; она почти каждый год дарит мне ребенка; она чудесно танцует, очень кокетлива, иногда чрезмерно. Она необразованна, не интересуется ничем интеллектуальным, не умеет ни вести дом, ни управляться со слугами, которые вертят ею как хотят, злоупотребляя ее бесконечной наивностью; но нельзя требовать от женщины всего сразу! Я шучу, конечно, это сказано просто ради красного словца. Она не слишком влюблена в меня, но это и к лучшему.

– Но ты хоть счастлив, Саша?

– С самого раннего детства мне это слово незнакомо. Вспоминая все, что я пережил и перенес, итог я вывожу самый неутешительный. Всю жизнь мне приходилось постоянно убегать: император Александр Первый услал меня в Екатеринослав, затем царь Николай Первый вернул меня и стал моим цензором, его шеф полиции генерал Бенкендорф неусыпно следит за мной и меня контролирует, мой лучший враг Булгарин завидует мне и занимается плагиатом моих произведений. Нельзя сказать, что я в действительности познал то, что вы называете Счастьем! Вы, безусловно, были в курсе всех моих неурядиц, но ни разу не объявились; ни единого письма от вас, выражающего естественное сочувствие матери к сыну, который подвергался худшим напастям; сверх того, вы, отец и Лев засыпали меня бесконечными просьбами о деньгах!

– Это верно, Саша, но мы думали, что у тебя не было никаких денежных затруднений.

– И ошибались: я в вечном поиске денег, чтобы обеспечить достойное существование своей семье. Наталья невероятно расточительна; я на нее не сержусь, она так красива… Лев, если вы не в курсе, постоянно одолевает меня просьбами.

– Мне и впрямь очень жаль, Саша, я была очень несправедлива к тебе.

– Понадобилось дожить до этого поворотного момента, чтобы я смог так открыться перед вами. Моя жизнь как лабиринт, стоит мне отыскать дверь, ведущую к выходу, как я пугаюсь того, что меня ждет за нею… Даже самые безобидные поступки наводят меня на подозрения. Например: когда император Николай Первый принял меня и пожаловал прощение за все мои выходки, а я пожаловался на постоянную цензуру; он сказал мне: «Отныне у тебя будет единственный цензор, и это буду Я!» Мне показалось, что я наконец-то смогу писать и сочинять свободно.