Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Якоб, – впервые с начала разговора он назвал приемного отца по имени, – вы истинный гений, несравненный мастер, исключительный стратег.

Барон откликнулся с ложной скромностью:

– Играть следует наверняка, потому что окружающие тебя люди отнюдь не глупы. Я бы тебе посоветовал прямо сейчас, – добавил хитроумный барон, – придумать какую-нибудь причину и изобрести повод для ссоры с Натальей, даже если потом придется несколько дней с ней не разговаривать. Выказывай вежливую и любезную холодность; делай вид, что влюблен в Екатерину, подчеркнуто проявляй свои чувства. Покажи себя столь же предприимчивым, что и в первые дни… Вот тебе мой настойчивый совет: все комплименты, все проявления нежности в отношении Екатерины должны иметь место в присутствии Натальи, чтобы заставить ее нервничать и ревновать.

– Но вы мне сейчас излагаете, – запротестовал Жорж, в котором наконец пробудились остатки чувства юмора, – действенный и весьма профессиональный рецепт разрыва!

– Послушай, – сухо сказал барон, – и постарайся сосредоточиться: по ходу дела такая перемена поведения не будет нести в себе ничего подозрительного; разочаровавшись в одной, не находя более ни общих интересов, ни взаимного влечения или, как говорили римляне, «affectio societatis»[90], ты отдаляешься от Натальи, чтобы окончательно сблизиться с Екатериной, кстати, более нежной, более сердечной и более любящей… передача власти пройдет в мягкой форме, без помех…

– Якоб, вы воистину Талейран и Казанова в одном лице!

– Не льсти мне, Жорж, лучше справься со своей задачей, иначе я и гроша не дам за нашу шкуру! Перестань, наконец, умничать и хорохориться, как ты это делал в последнее время.

– Что я опять натворил? – спросил Жорж.

– А ты не помнишь? В присутствии всего общества ты позволил себе весьма двусмысленную, чтобы не сказать пошлую шутку.

– Ах да! понимаю, о чем вы говорите; в будущем я буду осторожнее.

– Вот и хорошо, – сказал барон, – а теперь, как это ни печально, я вынужден тебя покинуть: спешу в посольство, где у меня назначена встреча.

Едва услышав его последние слова, я постучала в дверь. Мне открыл очень удивленный и бледный Жорж.

– Это ты? – глупо спросил он.

– А ты сам не видишь?

– Но каким образом…

Я прервала его, объяснив свое неожиданное присутствие. С непроницаемым видом барон любезнейшим образом со мной раскланялся и вышел.

– Я несколько раз с ним сталкивалась, – сказала мне Идалия. – Он из тех личностей, которых, единожды встретив, никогда не забудешь.

Идалия в своей манере описала мне весьма оригинальный и забавный образ.

Лицо барона Якоба ван Геккерна никак нельзя было назвать обычным. Оно стало бы настоящим подарком для карикатуриста. По его черепу вились своеобразные черные кудри. Лицо имело форму вытянутого равнобедренного треугольника… из которого вырастал непомерно длинный нос; кстати, казалось, что этот придаток делит лицо на две части. Низкий лоб, изогнутые кустистые брови; по вискам спускались густые бачки. Но самое тревожное чувство вызывали глаза: когда они устремлялись на вас, то леденили кровь.

Посмотрите на ужа: у него круглые зрачки и он неопасен; а теперь гляньте на гадюку: у нее зрачки вертикальные и светло-зеленые, точно как у барона!

И в дополнение к портрету у барона были женственные, идеальной лепки губы, но самым загадочным казались две складочки в уголках этих губ, смыкавшиеся и размыкавшиеся в ритме их движения; это выглядело поразительно: когда барон произносил презрительные слова или бросал колкие реплики, эти складочки двигались в такт, словно подчеркивая его высокомерный и вызывающий вид.

В удивительной ямочке над его верхней губой скапливались капельки пота в те редкие моменты, когда барону случалось волноваться или когда он сдерживал гнев. И, завершая свое творение, Господь наделил его двумя огромными ушами, похожими на двух устриц… Брейгель Старший не отказался бы от такого натурщика.

За его венецианской маской скрывался утонченный дипломат; его хитроумные уловки снискали ему уважение во всех посольствах… его двусмысленные речи высоко ценились коллегами, он был рожден для такой работы. Разве его не прозвали Князем с намеком на знаменитого флорентийца Лоренцо Медичи?

Идалия продолжила свой рассказ:

– Понимаешь, Наталья, когда я вернулась к себе, у меня в голове все перемешалось; я спрашивала себя: что делать? В каком порядке должна я раскрыть тебе две эти тягостные тайны?

– Для одного дня это слишком много. Надеюсь, у тебя нет третьей новости в запасе, – сказала я, заставляя себя улыбнуться.

– Нет-нет, – пролепетала Идалия.

Она, конечно, не поняла шутки. И сильно покраснела.