Тайный дневник Натальи Гончаровой

Непредсказуемое стало моей обыденностью. Но однажды вечером по непонятной причине Александр, выпив сверх меры, разрыдался в моих объятьях; без сомнения, его одолел приступ присущей поэтам меланхолии – так мощные огромные дубы гнутся под жестокими порывами урагана, склоняют на мгновение ветви, но лишь для того, чтобы потом сразу же распрямиться. Я никогда не видела Александра в таком упадке духа. Он открылся мне, рассказав, что в детстве часто мучился из-за своей внешности; вспоминал болезненные случаи в Царскосельском лицее, когда товарищи над ним глумились; разве они не прозвали его «обезьяной» за очень смуглую кожу и маленький рост? Всю жизнь любыми способами он будет пытаться как-то возместить то, что почитал божьей немилостью! Нравиться, нравиться, нравиться – вот что стало его мантрой. Однако боги щедро исправили свою оплошность, наделив его взамен привлекательной наружности поэтическим гением. Самые мучительные воспоминания, сохранившиеся с юных лет, были связаны с матерью, которая никогда не любила его и не упускала возможности унизить. Он не мог забыть случай, когда она, чтобы наказать за пренебрежение гигиеной, заставила его ходить с носовым платком, пришитым к внешней стороне кармана! Она куда больше любила его брата Льва, чья светловолосая шевелюра позволяла ей забыть о негритянском облике Александра. Она стыдилась его и с трудом скрывала свое смущение, когда была вынуждена представлять его как своего ребенка. Она почти извинялась.

При любых обстоятельствах она пыталась скрыть свою материнскую с ним связь: однажды, приглашенная в гости новыми друзьями, она взяла с собой Льва и Александра, вот только Александра она представила как друга сына! Она всегда отталкивала его, когда он по-детски инстинктивно пытался к ней приласкаться. Он служил ей вечным козлом отпущения. Она спрашивала себя, не наказывает ли ее Господь за грехи молодости!

И потому мне думается, что нервическая ярость, с какой он отвечал на малейшее противоречие, была лишь выплеском той мстительной магмы, которая кипела в его сердце, ежесекундно готовая вырваться наружу. Тогда он превращался в вулкан, и ни бог, ни дьявол не могли его остановить. Однажды вечером на балу он, раздраженный тем, что госпожа Нессельроде, супруга министра иностранных дел, близкая подруга и советница императора, отвезла меня в салон, который был ему не по нраву, серьезно оскорбил ее. Он заявил, что должен неуклонно сопровождать меня повсюду, куда я буду приглашена, а в тот раз я не получила никакого разрешения выезжать! Были ли то первые проявления его собственнического инстинкта?

Эта жажда жизни и битвы зародилась в нем очень рано; он всегда был готов сражаться по малейшему поводу. Его первая дуэль восходит к временам, когда он еще учился в Царскосельском лицее; ему едва исполнилось пятнадцать, и он бросил вызов одному из соучеников, Вильгельму Кюхельбекеру.

Всякий раз, когда он переступал порог класса, у него, хоть он и считался одним из лучших учеников, начинало бешено колотиться сердце, и его охватывало неизъяснимое чувство страха. Он впадал в панику. Воспоминания уводили в прошлое, и время останавливалось.

Лицей, основанный Александром I, собрал в своих стенах прошедших безжалостный отбор представителей элиты элит дворянства, правящего империей.

Отрезанный от внешнего мира, обреченный на монашескую жизнь, подчиненную спартанскому расписанию, Александр придумал и создал свои собственные ценности. Родители оставались чем-то призрачным – он так и не успел вылепить образ отца и вкусить материнской нежности.

В этом учебном заведении странным образом сочетались ученость и дух мужественности, милитаризм и патриотизм, критический подход и поэзия. Однако телесные наказания были под запретом, а педагогические принципы основывались главным образом на взаимном доверии ученика и учителя.