Тайный дневник Натальи Гончаровой

Тут я удовольствовалась тем, что изо всех сил толкнула его локтем в ребра; он скривился, но стерпел… Я только сказала:

– Осторожней, Александр, месть – это то блюдо, которое подают холодным.

Он отвернулся и сделал вид, что обращается к соседу.

Наконец Дон Жуан в финальном аккорде воскликнул:

– Вся прелесть любви – в переменах!

Я склонилась к Александру и промурлыкала ему на ухо:

– Вы увидите, вся ли прелесть любви в переменах!

Он не проронил ни слова, только выпрямился, будто аршин проглотил, и так и просидел, будто статуя, до конца представления.

Едва вернувшись домой, я отправилась к себе в комнату, не имея никакого желания обсуждать пьесу с Александром. Я была уверена, что все его доводы грешили бы предвзятостью. Спектакль заставил меня задуматься. Слушая Дон Жуана, я спрашивала себя, все ли девушки в зале понимали его слова. Разве речь Дон Жуана их не касалась? Его откровения отстояли на тридевять земель от любовных признаний Ронсара – велеречивых, с розою в руке – или от утонченной, куртуазной, рыцарской и сдержанной любви мадам де Лафайет. Девиц, воспитанных на «Принцессе Клевской», солдафонский язык Дон Жуана, коим он рассуждал о любви, мог ужаснуть. Как в XVII веке во Франции молодые придворные дамы воспринимали сентенции Дон Жуана? Уверена, что сидящие в зале салонные жеманницы ушам своим не верили – они, приложившие столько усилий, чтобы коренным образом изменить поведение мужчин! Наверняка они были поражены и шокированы речами, вложенными в уста Дон Жуана.

Его доводы вызывали беспокойство: он сравнивал любовь с войной, где царила «жестокость» и где «господин» шаг за шагом «наступал», чтобы в конце концов «восторжествовать над сопротивлением» молодой женщины; в результате ей предлагалось «сложить оружие». Это была защитительная речь в оправдание насилия в любви! Не слишком идиллическая и успокоительная картина, если говорить о способности мужчин покорять женщин.

Это реалистичное и прямолинейное описание любви вполне могло испугать и встревожить присутствовавших на спектакле юных девственниц, если только не заставить тешиться фантазиями о грубом мужчине без стыда и совести, таком, какого представил Тирсо де Молина в своем «El Burlador»[30], которым и вдохновлялся Мольер! Антипод классическим канонам «порядочного мужчины». Но противоположность всегда привлекает!

И наконец, в завершение истории, финальная сцена была проникнута откровенной эротикой и шла в ореоле «восторгов, слез и вздохов»…

Но вернемся к моему Александру. Я задавалась вопросом: почему столько женщин? Откуда такое неутомимое опьянение? Что за аппетит великана, сошедшего со страниц сказки Шарля Перро? Когда я вспоминала пьесу и дерзкий диалог Дон Жуана с его отцом, то невольно думала о бунте Александра против своего родителя и вообще против всего, что его угнетало: императора, Бенкендорфа, правительства, цензуры, литературных противников, Булгариных всякого рода и так далее; против всего, что было нелепым: архаичных правил, мещанской морали. Однако, как ни парадоксально, он был приверженцем Порядка и похвалялся махровым национализмом!

Богохульство Дон Жуана, его мятеж против Господа напоминал протест и мятеж Александра против смерти. В его поведении сквозило и желание бессмертия, и некоторая отстраненность от мира, в котором он жил. Его дерзость и вызывающие манеры делали его похожим и на вольнодумца XVII века, и на свободомыслящего бунтаря XVIII. Александр был так же смел, мужественен и безрассуден, как и его двойник, вот только он не играл, а действительно бросал вызов.

Дон Жуан богохульствует. С беспредельной бравадой он насмехается над статуей Командора, дает ей руку, точно зная, что она увлечет его в бездну, в могилу – именно так поступал Александр в своих битвах. Его поступки – это отражение нетерпеливого стремления к полной свободе; он постоянно пребывает в лихорадочной нервозности, которая толкает его на ссоры с первым встречным; этот страстный, непрекращающийся поиск наделяет Александра героическим ореолом, которого раньше я в нем никогда не подозревала; оказывается, мой супруг – необыкновенный человек!

Две фигуры – Дон Жуана и Александра – слились в едином существе, и оно было вечным мятежником человечества. Когда я вспоминаю, каков был финал жизни Александра, то задаю себе один вопрос: не пытался ли он в своих дуэлях соперничать с Богом?

Конечно, Бог обрек его на Смерть, но он не желал этого знать, ибо хотел сам и только сам назначить ей час; он сам примет решение, а не эта глупая Смерть, которая косит без разбора, не заботясь ни о времени, ни о месте. Он презирал ее, ибо она слепа и бездумна; она и сама не представляет, на ком останавливает выбор, и не делает ни малейшего усилия, чтобы узнать, кого увозит на своей лодке по Ахерону.