Такая долгая жизнь. Записки скульптора

— Почему у вас на каждом шагу висят плакаты и лозунги, восхваляющие Сталина?

Тут я мрачно замолкал.

Самое интересное то, что, прожив в нашей стране полтора года, венгр сказал мне:

— Ты знаешь, я все понял. Очень правильно, что у вас повсюду и на каждом шагу прославляют Сталина; он действительно великий человек, и, конечно же, соцреализм — единственно правильное направление в современном искусстве.

Он прожил у нас только полтора года, и его сумели перековать, а мы прожили в нашей стране всю жизнь, никуда не выезжая.

В детстве я учился живописи у художницы крайне левого толка и уже в те годы пытался бороться за свой, как это ни смешно, творческий метод в искусстве, парируя замечания моего педагога Михайлова, к которому я попал во Дворце пионеров.

— Откуда ты увидел на небе коричневый цвет? — спрашивал он, глядя на мой летний пейзаж.

— А я так вижу, — отвечал я, нахально добавляя в коричневую мокрую акварель еще красные, зеленые и еще другие немыслимые краски.

Было мне тогда двенадцать лет, и меня чуть не выгнали из Дворца пионеров. Спасибо, отстоял Эберлинг. Так мне в детстве не дали найти свой путь в искусстве.

Я и позже не стал ортодоксом. Мне нравились всевозможные поиски в искусстве, за исключением совершенно бессмысленных, которые я и сейчас не понимаю. Но в силу советского воспитания и прочих обстоятельств я стал работать в официальном направлении, в глубине души завидуя тем, кто позволял себе (не будучи членом партии) уходить от привычных стереотипов и заниматься поисками формы.

Такими художниками были Ланец, Лазарев, Наум Могилевский, Сморгон, Каминкер, Ротанов и некоторые другие скульпторы. Все они, кроме Могилевского, учились в Штиглице, где, видимо, давление не было таким жестким, как в институте Репина. В прежние годы их работы не принимали или принимали с трудом, но к их чести (Могилевский уже умер) они выдержали это испытание и пережили эти трудные годы.

Я иногда пытаюсь выйти из привычных рамок, но мне это дается с трудом, а когда что-то получается, мне это доставляет громадную радость. К сожалению, времени уже почти не осталось, чтобы сделать что-то новое и значительное. Вот и сейчас я пишу эти строки, сидя за столом палаты кардиологического отделения, а у меня находят еще какие-то новые болезни. И сколько времени смогу еще работать в моей неотапливаемой мастерской, я не знаю.

Корифеи и съезды художников. Андрей Мыльников, Евсей Моисеенко, Владимир Цигаль

Но вернусь к тем годам, когда мы отдыхали в Доме творчества в Комарово. По вечерам мы собирались в какой-нибудь комнате второго дома: Андрей Мыльников с женой Аришей — изящной балериной со смуглым матовым лицом, Александр Эдуардович Блэк, мы с Викой, Абрам Каганович — элегантный остроумный искусствовед, с которым мы очень дружили, заходил еще кто-нибудь, и начиналась общая беседа.

Это не было похоже на сегодняшний трёп. Конечно же, главным действующим лицом был Мыльников — блестящий рисовальщик, прекрасный мастер, которому были подвластны все секреты живописи. Одним из самых замечательных произведений в послевоенные годы была его дипломная работа «Клятва балтийцев» — большое трагическое полотно, которое находится сейчас в музее Академии художеств.

Андрей — широко образованный человек, блестящий оратор, великолепный педагог. Я присутствовал на всех съездах художников СССР и России, когда, как правило, большинство художников, не выдерживающих длинных официальных речей, уходили из зала заседаний и толпились либо в вестибюле, либо в буфете. Но как только по динамикам доносилось: «Слово предоставляется Андрею Андреевичу Мыльникову», зал мгновенно наполнялся.

Вообще о съездах надо рассказать особо. Первый съезд художников СССР проходил в Кремле, в большом зале заседаний, хорошо известном по фотографиям и кинофильмам. В этом зале с трибуны выступал Сталин и его соратники, а потом Никита Хрущев. Обслуга Кремля во время съезда художников была в полной растерянности. Они привыкли, что во время различных съездов — хлеборобов, учителей, передовиков производства, не говоря уже о партийных съездах, — в Кремле царил порядок. Делегаты обычно ведут себя дисциплинированно: после звонка, означающего начало заседания, все чинно приходят в зал. Фойе и буфеты пустеют.

Во время съезда художников — все наоборот. Оратор выступает в полупустом зале, основная масса художников находится в буфете или фойе, где ведутся шумные дискуссии. Кто-то принес с собой выпивку, где-то пьют прямо из горлышка. Пустые бутылки рассовывают по всем углам Грановитой палаты… Желающие выступить в прениях не подают записки в президиум, не ожидают терпеливо, когда им предоставят слово, а выстраиваются в длинную очередь перед трибуной. Выступающие не читают по бумажке и не выдерживают регламента.