Такое долгое странствие

То, что сказал Густад, тоже настроения ему не улучшило.

– Надеюсь, вы строго следовали моим предписаниям? Или что-то в них меняли? Не давали больше энтеровиоформа? Или сульфагуанидина? Я знаю, как вы их любите. – Его ворчливость удивила даже фармацевта. – Но самая большая проблема знаете в чем? Каждый хочет быть врачом. Хуже того, каждый считает, что он и есть врач.

Вскоре Густад ушел с новым списком таблеток. «Как он смеет говорить такие вещи?! Пользуется тем, что мы знакомы уже много лет. Что он о себе возомнил? Сначала говорил – вирус, теперь – колит. Легко ему бросаться новыми диагнозами. Врачи думают, что все остальные – тупицы».

К тому времени, когда проходил мимо «Птичника», он уже широко зевал, прилагая огромные усилия, чтобы остаться на плаву в буре собственных мысленных нападок на доктора Пеймастера. В Доме было временное затишье. Здесь, как и в любом бизнесе, дела шли с чередованием приливов и отливов. Паанвала Пирбхой, отдыхая в ожидании нового наплыва клиентов, расставлял и переставлял свои подносы и баночки. Когда Густад поспешно шел мимо, хромая больше обычного, он не удержался и окликнул его:

– Аррэ, джентльмен, привет, как дела?

Густад подумал, что его пытается завлечь один из множества сутенеров, то и дело шнырявших около входа, потому что Пирбхой повторил любимую форму приветствия этих субъектов с тонкими, как карандаш, усиками, щедро набриолиненными волосами, кричащими шейными платками и заискивающими улыбками, субъектов, которые не упускали ни малейшей возможности подкатиться к потенциальному клиенту. Несомненно, Пирбхой подхватил эту формулу у них. Густад обернулся, увидел, как он ему машет, и понял свою ошибку.

– Привет, джентльмен! Вы не мистера Мохаммеда снова ищете?

– Нет-нет, все в порядке. Эта проблема теперь улажена. – Что еще он мог сказать об этом негодяе? И о чертовом Билимории?

– Гулямбхай был здесь как раз сегодня утром, – сказал Пирбхой. – Он выглядел очень озабоченным и расстроенным. Я спросил его, что случилось, но он ничего не ответил. Вы не знаете, что произошло?

Густад покачал головой и продолжил свой путь.

– Постойте, постойте, – снова окликнул его Пирбхой. – Я сделаю паан для вашей ноги. Он укрепит ваши кости. Вы не будете больше хромать.

– Нет необходимости. Все хорошо.

– Нет, хузор[214], не хорошо, – не сдавался паанвала. – Я же вижу, как сильно вы хромаете: вверх-вниз и из стороны в сторону – вихляете, как катер, отчаливающий от «Аполло Бандера»[215] в сезон муссонов.

Густад убрал паруса, выпрямил курс и, сделав несколько шагов, продемонстрировал твердость походки.

– Видите? Все в порядке.

– О да. Теперь вижу. Значит, проблема не в ногах, а в голове. И для этого у меня тоже есть паан.

Не ожидая согласия, он быстро принялся за дело, открывая банки, обрезая лист, измельчая орех.

Почему бы и нет, подумал Густад.

– Ладно. Только что-нибудь не слишком дорогое.

– У всех моих паанов разумная цена. У всех, кроме одного. Но этот вам понадобится, только если вы соберетесь посетить Дом.

– Вы все еще делаете палунг-тоде?

– Пока существуют на свете мужчины, будет существовать и палунг-тоде.

Как он постарел, отметил про себя Густад. Крупные руки Пирбхоя не утратили мастерства и сноровки, но пальцы стали узловатыми, а ногти пожелтели, как старый газетный шрифт.

– Я с самого детства помню вас продающим здесь пааны.

– О да. Я тут давно.

– Можно спросить, сколько вам лет?

Пирбхой рассмеялся.

– Если вы можете сосчитать все годы, отпущенные мне до дня моей смерти, и вычтете из них годы, которые мне до него еще остались, вы получите мой нынешний возраст. – Он сложил лист бетеля и подвернул уголки.

– Попробуйте и скажите, как вам.

Густад широко открыл рот и запихал в него паан, который еле там помещался.

– Очень славно, – неразборчиво пробормотал он. – Сколько?

– Всего одна рупия.

Перед тем как сесть в автобус, Густад выплюнул половину. На вкус это была смесь сладкого с кислым, немного острым, а еще терпким и горьковатым. Во рту начало появляться необычное ощущение.

Подходя к Ходадад-билдингу, он избавился от остатков паана. К этому времени онемение распространилось и на его сознание, что отнюдь не было неприятно, однако мешало думать о советах доктора Пеймастера. Он открыл дверь ключом.

– Диншавджи? Что привело тебя сюда?

– Прости за беспокойство, – пробормотал гость. – Это очень важно.

Дильнаваз заметила красноту на губах Густада, учуяла горьковато-сладкий запах и возмутилась:

– От тебя ужасно пахнет! Ведешь себя как миа ланда![216]

– Извини, Дильну, дорогая, – слабо произнес он и отправился в ванную, где прополоскал горло и почистил зубы с пастой, это помогло устранить красноту и запах. Но онемение продолжало окутывать его мозг, когда он вернулся в комнату.

– Что сказал врач? – спросила Дильнаваз. – И с чего ты вдруг решил жевать паан?

– Паанвала Пирбхой сказал, что это будет полезно для моей ноги. – Он потер лоб. – Можно чашку чая?