– Гулям Мохаммед не в тюрьме, – возразил Густад. – Паанвала Пирбхой сказал мне, что видел его сегодня и что он был очень расстроен и озабочен. Неудивительно. Да, он определенно замешан в этом. Идти в полицию слишком рискованно для нас. Вы же знаете, какой это опасный человек.
– Опасный? – удивился Диншавджи.
– Конечно, – ответил Густад, но вовремя вспомнил, что другу ничего не известно о кошке и бандикоте. – Ну, я так думаю.
– Я все еще не могу поверить, что наш Джимми мог совершить что-то бесчестное, – вздохнула Дильнаваз.
– Люди меняются, – сказал Густад. – В своих признательных показаниях он утверждает, будто деньги предназначались для партизан. Тогда зачем он послал миллион мне? Руку даю на отсечение, что здесь имеет место какое-то мошенничество. И чтó это за партизанский канал связи: из Дели через Чор-базар в Ходадад-билдинг?
– Ты прав, – согласился Диншавджи. – Но мы не знаем всего. И, думаю, автор статьи задал правильные вопросы. Все говорят, что Индира и ее сын-автопромышленник замешаны во всякого рода мошенничествах, что у них счета в швейцарских банках и все такое прочее.
– Это правда, – подхватила Дильнаваз. – Говорят кое-что еще и похуже. Ну, насчет того, как умер Шастри.
– Я помню, – сказал Диншавджи. – Это было тогда, когда мне удаляли желчный пузырь, почти шесть лет тому назад. Я лежал после операции и услышал это по радио.
– Да, – снова подхватила Дильнаваз. – А до того, еще при жизни ее отца, была история с бедным Ферозом Ганди. Неру никогда его не любил.
– Это была трагедия, – сказал Диншавджи. – Даже сегодня говорят, что сердечный приступ Фероза на самом деле не был сердечным приступом.
Густад рассердился.
– Какое отношение все эти слухи и сплетни имеют к майору? Он
Диншавджи понял, что ему пора уходить. Он пожал руки им обоим.
– Мне жаль, что я принес столько дурных новостей, – сказал он и побрел к выходу.
– Напротив, спасибо, что пришел. Если бы не твоя газета, мы бы об этом никогда не узнали, – сказал Густад.
После ухода Диншавджи он какое-то время сидел на диване, теребя фату на кукле.
– Моя
Темул увидел его фигуру, вырисовывавшуюся на фоне окна.
– Густад. ПожалуйстаГустадпожалуйста. Онинеразрешилимнепотрогатьниразу. Пожалуйстапожалуйста. Толькоодинразтолькоодин.
Густад поднял руку, слабо махнул ею и задернул занавеску, сегодня у него не было времени на сочувствие. Снаружи послышались всхлипывания и шмыганье носом, потом – звук шагов: первый – легкий, за ним тяжелый, а потом перемежающееся шарканье волочившейся ноги, которое постепенно затихало, пока не смолкло совсем.
Глава четырнадцатая
I
Приближаясь к перекрестку, Густад увидел на фоне темнеющего неба сверкающие на фасаде кинотеатра огни рекламного щита. Лампочки синхронно вспыхивали вокруг гигантского изображения героя и героини, стражей вечернего городского хаоса; за ними маячил бородатый злодей со зловеще искривившимися губами.
Возле молочного киоска «Аари колони»[223]
трое мальчишек в замызганных жилетках и маленькая девочка в дырявой рубашке до щиколоток ковырялись в проволочных сетках, осматривая использованные бутылки. Отгоняя их, продавец кричал, чтобы они оставили бутылки в покое.– Только мешают торговле, – бормотал он, – пялятся своими глазищами, как будто никогда в жизни молока не видели.
Дети дождались, когда он отвлекся на покупателя, и снова пробрались к киоску. Продавец услышал позвякивание бутылок. Он тихонько открыл заднюю дверь и выскочил наружу как раз в тот момент, когда Густад дошел до угла.
Мальчишек как ветром сдуло, а девчушку он поймал за рукав.
–
– Стыда у вас нет, такой здоровый осел и бьет крохотную девочку!
– Да надоели они за целый день, – заныл продавец. – Отпугивают покупателей, выхватывают у них бутылки, не успевают они их даже поставить. – Густад отпустил его воротник. Девочка с благодарностью наблюдала из надежного места, вытирая нос рукавом. Какая же она маленькая и хрупкая. Даже более худенькая, чем Рошан. – Люди предпочитают не останавливаться там, где копошатся попрошайки, – продолжал продавец. – А если я не продам столько, сколько мне положено, этот киоск закроют. И что мне тогда делать?
– Дайте мне одну бутылку, – рявкнул Густад, доставая бумажник.
– Какого? Шоколадного, мангового, фисташкового, простого?
Густад подозвал девочку.