Талтос

— Если я не прав, пусть Христос приведет меня обратно к моей пастве. Да простит он меня. Или… может быть, я отправлюсь в ад, — сказал я, пожав плечами. — Я удаляюсь.

Я отправился готовиться к своему путешествию.

Прежде чем я обратился с этими прощальными словами к своей пастве, я взял из своей башни принадлежавшие мне вещи, включая книги, записи, письма от отца Колумбы, — все, представлявшее какую-либо ценность для меня, и спрятал все в двух подземных камерах, которые построил несколько веков назад. Затем взял все, что у меня осталось от прекрасных одеяний, и передал все церкви на ризы, а сам надел длинную тунику из толстой зеленой шерсти, отороченную черным мехом, подпоясался единственным сохранившимся у меня кушаком из прекрасной кожи, украшенным золотом, прикрепил к нему палаш в инкрустированных драгоценными камнями ножнах, натянул на голову старый меховой капюшон и бронзовый шлем почтенного возраста. И одетый таким образом как бедный дворянин, все имущество которого умещается в маленьком мешке, я выехал из монастыря, чтобы покинуть долину.

Мое одеяние никак не походило на изысканно украшенное платье, которое следовало носить королю, но и одеждой смиренного монаха назвать его было нельзя. Просто добротная одежда для путешествия.

Я ехал примерно час лесом — по следам, оставшимся от старых колесных повозок, известным разве что тем, кто когда-то здесь охотился.

Я поднимался все выше и выше по густо заросшим склонам, добираясь до тайного прохода, который выводил на прямую дорогу в другую жизнь.

Наступал вечер, но я знал, что найду этот путь еще до ночной темноты. Сегодня должна светить полная луна, и я намеревался ехать дальше до тех пор, пока не устану.

В таких густых лесах уже к вечеру становится так темно, что, я думаю, люди нашего времени просто не могут представить себе что-либо подобное. То были времена, когда огромные леса в Британии еще не были вырублены и деревья, стоявшие тесными рядами, были очень древними.

У нас существовало поверье, что эти деревья — единственные живые создания в мире, обитавшие в нем еще до нас. Ибо ничто другое не смогло жить так долго, как деревья и Талтосы. Мы любим лес и не боимся его.

Вскоре после того, как я углубился в глухой лес, я вдруг услышал голоса карликов — членов племени загадочного Маленького народа.

Я слышал, как они шипят, перешептываются и хохочут.

Сэмюэль еще не родился к этому времени, его там не было, но Эйкен Драмм и другие, живущие еще и теперь, были среди тех, кто кричал: «Эшлер, дурень ты христианский, ты предал свой народ!» или «Эшлер, пойдем с нами, сотворим новое племя из гигантов, и мы будем править миром!» и прочие подобные глупости. Эйкена Драмма я всегда ненавидел. Он был очень молод в те времена, и лицо его еще не обезобразили жуткие наросты, которые теперь не позволяют разглядеть глаза. Когда он ринулся сквозь заросли, потрясая кулаками, лицо его перекосилось от злобы.

— Эшлер, ты оставил долину теперь, после того как разрушил все! Пусть проклятие Жанет навсегда останется на тебе!

Наконец они отступились от меня и ушли — и вот по какой простой причине: я подошел близко к пещере на склоне горы, о существовании которой полностью забыл.

Недолго думая, я выбрал дорогу, по которой древние племена ходили к этой пещере для совершения богослужений. В те времена, когда Талтосы жили в долине Солсбери, эти племена заполняли пещеру черепами, и позже люди стали считать ее местом колдовских культов.

В более поздние времена крестьяне клялись, что внутри пещеры была открытая дверь и за ней можно услышать или голоса из ада, или райское пение.

В ближайшем лесу видели призраков, а иногда туда осмеливались приходить ведьмы, не боявшиеся вызвать нашу ярость. Временами мы, объединяясь в небольшие группы, взбирались на холмы, чтобы изгнать их оттуда. Но в течение последней пары сотен лет они не слишком нас беспокоили.

Я сам бывал здесь всего дважды в жизни, но совсем не испытывал страха перед этой пещерой. И когда увидел, что Маленький народ явно напуган, я вздохнул с облегчением, поняв, что избавился от них.

Однако по мере того как моя лошадь все ближе и ближе продвигалась к пещере, я чаще стал замечать мерцающие огоньки, мелькающие в сплошной темноте. Я подъехал поближе и увидел на горном склоне жилище, устроенное, по-видимому, в бывшей пещере и накрытое грудой камней, отчего видна была только дверь и окно, да еще выше — дыра, сквозь которую, наверно, выходил дым.

Свет мерцал сквозь трещины и щели в неровной стене.

И там, намного выше, проходила тропа к огромной пещере, зияющий вход в которую тоже был скрыт сосновыми, дубовыми и тисовыми деревьями.

Я почувствовал, что надо держаться подальше от этого домика, как только увидел его. Кем бы ни были жившие вблизи этой пещеры, от них можно было ожидать только неприятностей.