Талтос

— Всего несколько дней тому назад. Послушайте, вы должны прийти. Нужно поговорить. Она никуда не убежит. Она не сможет выжить самостоятельно. Она думает, что сможет, но это не так. Я не прошу, чтобы вы сказали ей, что действительно где-то обитает такой мужчина, просто придите, примите мое дитя, выслушайте ее.

— Мы так и сделаем, — заверила Роуан. Мона кивнула.

— Ты чувствуешь себя неважно, тебе нужен отдых, — сказала Роуан.

— Так было сразу после родов, но сейчас со мной все в порядке. Она все время нуждается в молоке.

— В таком случае она действительно никуда не сбежит, — согласилась Роуан.

— Возможно, и так, — сказала Мона. — Вы оба понимаете, что происходит?

— Что ты любишь ее? Да, — кивнула Роуан, — я понимаю.

Мона медленно покачала головой.

— Спуститесь вниз. Не позже чем через час Я думаю, что к тому времени она будет в порядке. Мы накупили ей много прелестных платьев. Они ей нравятся. Она настаивает, чтобы мы тоже нарядились. Быть может, я зачешу ей волосы назад и обвяжу лентой — так, как когда-то поступала со своими. Она умна. Она очень умна и понимает…

— Понимает что?

Мона помедлила с ответом. А когда нашла ответ, он оказался кратким и неубедительным:

— Она предвидит будущее.

Дверь затворилась.

Он осознал, что смотрит на тусклые прямоугольники оконных рам. Свет убывал очень быстро, весенние сумерки всегда удивительно коротки. За окном запели цикады. Слышала ли она все это? Утешают ли ее эти звуки? Где она сейчас, его дочь?

Он потянулся за лампой.

— Нет, не надо, — сказала Роуан. Он видел теперь только ее силуэт. И линию сияющего света, очерчивающего ее профиль. Запертая комната погружалась в темноту. — Я хочу подумать. Я хочу подумать вслух в темноте.

— Да, я понимаю, — отозвался он.

Она повернулась, очень медленно, легкими ловкими движениями подложила ему под спину подушки, чтобы он смог опираться на них. Презирая себя, он позволил ей сделать это. Он отдыхал, глубокими вдохами наполняя легкие. Стекло в окне казалось тусклым, даже белесоватым. И когда качались деревья, казалось, что темнота снаружи пытается подсмотреть, что творится внутри дома. Было похоже, что деревья подслушивают.

— Я убеждаю себя, — говорила тем временем Роуан, — что мы все пытаемся спастись от омерзительной опасности; любой ребенок может быть чудовищем, стать носителем смерти. Что бы мы делали, если бы у нас был малыш, крошечное существо, каким ему и надлежит быть, и появилась бы ведьма, указала бы на него и сказала «Он вырастет и развяжет войну; он вырастет и начнет делать бомбы; он вырастет и пожертвует жизнями тысяч, миллионов»? Задушили ли бы его? Если, конечно, на самом деле поверили бы в ее пророчества. Или сказали бы «нет»?

— Я думаю, — сказал он. — Я думаю о том, что имело бы смысл сделать, что она еще новорожденный ребенок, что она должна слушать, что те, кто ее окружает, должны стать ее воспитателями, и с годами, когда она станет старше…

— А что, если Эш умрет, так и не узнав об этом? — спросила Роуан. — Ты помнишь его слова? Что он сказал тогда, Майкл? Что-то о танцах, о круге, о песнях… Или ты поверил в эти предсказания в пещере? Если ты действительно поверил в них, а я не знаю, стоят ли они этого; если я не верю — что тогда? Мы потратим всю жизнь, удерживая их порознь?

В комнате совсем стемнело. Бледные пятна света неуверенно скользили по всему потолку. Предметы обстановки, камин, сами стены — все, казалось, исчезло. А деревья снаружи все еще сохраняли свои цвета и в свете уличных фонарей виделись отчетливо во всех деталях.

От неба, как иногда бывает, осталось только несколько пятен цвета розовой плоти.

— Ладно, спустимся вниз, — сказал Майкл, — и послушаем, что они скажут. И потом, возможно, соберем всю семью! Сообщи им всем, чтобы они пришли — как тогда, когда ты лежала в постели и мы думали, что вот-вот тебя потеряем. Пусть придут все. Нам они необходимы. Лорен, Пейдж, Райен, да, Райен, и Пирс, и Старуха Эвелин.

— Возможно, — сказала она, — знаешь, что произойдет? Они станут смотреть на нее, несомненно юную и невинную, а затем примутся за нас самих, выражая удивление: «Неужели это так, неужели это правда — то, что вы говорите?», и станут умолять нас, чтобы мы выбрали верный путь.

Он осторожно выбрался из постели, опасаясь нового приступа тошноты, и, медленно передвигаясь в темноте от одного кроватного столбика к другому, добрался до узкой мраморной ванной комнаты. И здесь нахлынули воспоминания: как они, он и Роуан, еще до свадьбы впервые оказались в этой части дома. И там были мелкие осколки статуи, разбросанные по белым плиткам пола, которые теперь явственно виделись в мягком бесцветном освещении. Голова Девы, окутанная вуалью, с внезапным треском переломилась неровно у шеи… маленькая рука из алебастра… Что это было — предзнаменование?

Боже правый, что будет, если она и Эш найдут друг друга? Боже правый, но ведь это их собственное решение? Разве не так?

— Это уже не в нашей власти, — прошептала Роуан в темноте.