Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Многие из указанных характеристик персонажей, умирающих, убивающих и убиваемых, касаются действующих лиц, оказавшихся в танатологической сюжетной ситуации войны. Воины разделяются в зависимости от их взглядов на смерть, убийство, войну в целом. Подобное разделение наблюдается, например, в «севастопольских» и «кавказских» произведениях Л. Толстого, где отношение к смерти – один из факторов разрыва между солдатами и офицерами, народом и дворянством вообще. Через рефлексию и поведение персонажей-воинов поднимаются проблемы оправдания «священной», «праведной» войны, убийства противника, «достойного» поведения воина. Специфическим образом является образ врага, несущего смертельную угрозу «нам» и «нашему» солдату.

Ситуация войны в ее усеченном виде воссоздается во время дуэли. Дуэль стала особым дискурсом в мировой литературе, поэтому персонажи-дуэлянты предстают особым типом актантов, которые при смертельном исходе поединка становятся танатологическими. Противников отличает готовность умереть за свою честь или честь защищаемого объекта (женщины, семьи, полка). Через дуэль проходят персонажи из классических произведений А. Пушкина, М. Лермонтова, И. Тургенева, Л. Толстого, А. Куприна, А. Чехова и т. д. Поединок – зачастую испытание для главных действующих лиц, изменяющее их и их окружение: Онегин после бессмысленной гибели Ленского уезжает из страны и в итоге внутренне перерождается; поведение Печорина, убивающего Грушницкого, отворачивает от него последних друзей.

Убийство, война, дуэль могут становиться и профессиональным занятием персонажа, его родом деятельности или во всяком случае склонностью. Ахимас из романа Б. Акунина «Смерть Ахиллеса» – профессиональный убийца; Сотников в одноименной повести В. Быкова – профессиональный военный; Лучков в «Бретере» И. Тургенева слывет «ужасным дуэлистом»[82]. Постоянная близость смерти, необходимость убивать по различным причинам определяет облик этих танатологических персонажей.

Существуют и другие персонажи, в той или иной степени профессионально имеющие дело со смертью. Это гробовщики («Гробовщик» А. Пушкина, «Сказка гробовщиковой дочери» Ф. Сологуба), могильщики («Гамлет» У. Шекспира), священники («Жизнь Василия Фивейского» Л. Андреева), врачи («Записки юного врача» М. Булгакова), сыщики («Убийство в восточном экспрессе» А. Кристи) и т. д.

Они также обладают определенными танатологическими концепциями, обычно фаталистского, рационалистического или иррационалистического толка.

Многие актанты указанных типов влияют на процессы сюжетообразования и жанрообразования. Кроме того, танатологические персонажи выполняют компенсаторную функцию в своей сфере: напоминают о смерти тем, кто забывает о ней, привлекают в художественной литературе тех, кто ищет специфических эмоций или пытается познать неизвестное, заставляют задуматься о том, как относиться к жизни, как совершить нравственный выбор.

2.5. Танатологические сирконстанты

Мотив подобно предложению может иметь в своем составе не только соотносимые с событием актанты, но и сирконстанты. Понятие «сирконстант» («распространитель», «спецификатор») в теории синтаксиса означает «обстоятельства (времени, места, способа и пр.), в которых развертывается процесс» [Теньер 1988: 117]. Следовательно, используя этот термин в мотивном анализе, под ним следует понимать различные обстоятельственные признаки события: место, время, способ, причину, условие, цель действия и т. д.

В современной теории мотива из всех этих сирконстантов рассматриваются лишь пространственно-временные признаки события, обозначаемые терминами «топос» и «хронотоп» (см. [Силантьев 2004: 129–132]).

Понятие топоса означает тип пространства, в котором происходит событие[83]. При характеристике хронотопа мы будем опираться на известное определение М. Бахтина: «Существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе, мы будем называть хронотопом (что значит в дословном переводе – “времяпространство”). (…) В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем. Этим пересечением рядов и примет характеризуется художественный хронотоп» [Бахтин 1975: 234–235].