Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

На стыке актантной и сирконстантной сфер, действующих лиц и детерминантов находятся предметы, выступающие в роли объекта («Враг навел ружье»), инструмента («Солдат убит картечью»), причины действия («Он погиб от пули») или даже его субъекта в переносном значении («Пуля прошла навылет»). Эта идея пока что не находит применение в теории мотива, хотя способна охватить целый ряд элементов художественного текста, а именно предметную сферу, которая пока находится за рамками мотивных исследований. Относительно танатологических мотивов нас могут интересовать, в частности, предметы, причиняющие смерть (орудия убийства или самоубийства), или предметы мемориального свойства (надгробия, медальоны и пр.). Безусловно, некоторые артефакты играют чрезвычайно важную роль в развитии сюжета, иногда даже определяют его целиком.

Особое место в истории культуры и литературы занимает семиотическая сфера оружия. В этом отношении наиболее показательна средневековая литература, в которой зафиксировано большое количество легендарных мечей: Бальмунг Зигфрида, Дюрендаль Роланда, Жуайез Карла Великого, Хрутинг Беовульфа, Экскалибур короля Артура, Чандрахас Раваны и др. Данную тему активно эксплуатируют и современные произведения в жанре фэнтези, в частности «Властелин колец» Дж. P. Р. Толкина (Гламдринг Гэндальфа, Жало Фродо). Эти мечи зачастую одушевляются своими обладателями, имеют магические свойства и позволяют персонажам реализовать их миссию, а значит, выполняют определенную функцию в мотивной структуре произведения.

Фетишистское отношение к оружию заметно и в более поздней литературе, например в произведениях М. Лермонтова и Л. Толстого, посвященных Кавказской войне («Герой нашего времени», «Казаки»). На первый план здесь выходит не только местное, экзотическое холодное оружие, но и огнестрельное. Его значимость обусловлена тем, что, с одной стороны, оно жизненно необходимо во время военных действий, с другой – может повысить статус его обладателя.

Примерно такую же роль до определенного периода в литературе играет конь, чье поведение может спасти от смерти или, наоборот, обречь на нее. Известно также большое количество лошадей, упоминаемых в средневековом эпосе: Буцефал Александра Македонского, Вельянтиф Роланда, Слейпнир Одина и др. Большое значение придается коням в произведениях русской литературы, посвященным казацкой среде («Казаки» Л. Толстого, «Тихий Дон» М. Шолохова).

Важные функции в повествовании могут выполнять и другие элементы воинского снаряжения: латы, амуниция, талисман и др. Н. Гоголь мотивирует многие поступки казаков в «Тарасе Бульбе» через их отношение к предметам. Главный персонаж попадает в плен и погибает из-за поисков своей люльки; уманский куренной Бородатый лишается жизни, польстившись на богатое убранство убитого ляха; Андрий идет в последний бой с шарфом, полученным от любимой полячки.

Существуют предметы, способствующие оформлению танатологического нарратива и вне военных действий. Во-первых, это могут быть орудия убийства или самоубийства, и их значение повышается, если они становятся объектом рефлексии и специально выбираются персонажем. В «Красоте» Ф. Сологуба для убивающей себя Елены последним символом красоты, которой недостоин действительный мир, становится «прекрасное орудие смерти» – «тонкий позолоченный кинжал» [Сологуб 2000, Г 508]. Обширный эпизод рассказа М. Арцыбашева «Паша Туманов» посвящен выбору револьвера в магазине, и в нем ставятся различные сложные психологические и социальные вопросы [Арцыбашев 1994,1: 406–410], связанные с убийством директора гимназии.

Во-вторых, определенными коннотациями обладают орудия казни. Их выбор – крест, топор, меч, веревка, ружье и т. д. – в истории зачастую определял статус осужденного и характер преступления, отражал черты ментальности данной эпохи. В «Епифанских шлюзах» А. Платонова приговоренный к усечению головы Перри вначале с недоумением спрашивает палача: «Где ж твой топор?», – а затем с ужасом понимает, что отсутствие главного атрибута хама говорит о грядущих страшных муках [Платонов 1984, I: 250–251]. Особое значение в христианской литературе имеет образ креста, превратившийся из символа казни в символ спасения и преодоления смерти и актуализируемый, например, в «Евангелии от Марка» X. Л. Борхеса [Борхес 1984: 273].